Да, все стоящее – дорого, трудно и медленно, но обратное не верно. Ваца, надеюсь, выкарабкается. Я звоню ему по пятницам и спрашиваю, как он. Спрашиваю без мессианских потуг. Даже если он делает вид, что не видит в том смысла. Смысл найдется.
Потом случился разговор с Марсиком, нетелефонный по телефону. Я в ужасе спрашиваю: неужто он из монастыря?! Да, говорит, несомненно, прямо с черной мессы. Мы встретились. Я спрашиваю: «Ты все знаешь?» Он отвечает, что сделал все, что мог. Он с Вацей на связи. Тон не без самодовольства, но Вацлав потом подтвердил, что это он сгоряча про Марсика, что тот не тварь, копнул нужную родню, и розыск объявили раньше положенного. Опять странные Марсовы связи… Но ничего более он сделать был не в силах.
Я молчу траурно. Марс мне говорит: сейчас же назови быстро все, что не любишь. Я напрягаюсь, недоуменно перечисляю. Не люблю колющие-режущие, насилие, эмалированные кюветки, баки с кипятком, остроконечные ограды, винтовые лестницы, последние этажи, скользкие перекладины, кульбиты на бревне, окровавленные ватки… ненавижу жуткие правдивые истории, не могу простить Набокову дочку из «Камеры обскуры»… еще конкурсы, экзамены, тесты, медосмотры, средний рост, средний вес – тут уж, разумеется, Набоков ни при чем.
Затем Марсик требует, чтобы я все это в голове своей стерла и перечислила все, что люблю. Я слушаюсь. Сперва потянуло на лингвистическое удовольствие. Люблю, значит, слова и названия: регтайм, Сан-Пеллегрино, Саграда Фамилия, «ламборгини», рококо, ариведерчи Рома, имена: Арсений, Аркадий, Артур, Джан Мария Волонте, Джакомо, Хьюго, Бартоломью… исчерпывающе про любимое навскидку не расскажешь, мы привыкли прятать его неглубоко, но вбок куда-то, для встречи с добрым человеком, для нечаянного успокоения.
А вот и неправильно, объясняет Марсик, любимое нужно держать наготове. Чуть нависла тучка-тоска, сразу бульк – и в любимое. Так и жить. Поняла ли ты, девочка с желтыми глазами? Желтыми, как двушки. Двушек давно нет, а глаза остались… Я с недоверием:
– Больно просто поешь.
Он усмехнулся:
– Старею. Тейк ит изи, такие дела.
И наказал мир лучший соединять с миром жестоким. Протянуть сообщающуюся трубочку и создать тягу. Объяснял, что все уже создано и надо только умело подсосаться. Мы шли с Марсюшей в темноте до метро, и я пыталась логично оппонировать. Что нет никаких раздельных миров и ни к чему нельзя безнаказанно подсасываться и манипулировать некрепкими душами, что нужно просто любоваться естественным отбором в своем саду или, напротив, быть гипербореем, спасая слабые особи… Дарвин, Вейнингер, помнишь про них?! Воздастся когда-нибудь и неумелому творцу! Марсик не дебатировал в тот день со мной. Он пообещал, что эту тему мы еще разовьем. Но больше мы никогда не встретились.
