Она глянула на сына и поняла, что за плугом шел он.
– Никитич, давай-ка я встану вместо сына: мал он еще, слаб…
Витька тотчас сообразил, как тяжело будет матери идти за плугом и перетаскивать его с борозды на борозду. Он запротестовал:
– Ма, ты что, какой я слабый! Спроси Никитича, как я управлялся с плугом! Потом еще подучусь, совсем станет легко, как Пашке! Правда, Никитич?
– Правда, правда, Алексеевна! – Председатель лукаво улыбнулся. – Он у тебя ловкий, смышленый. Не волнуйся, справится!
Когда кончилась борозда и Виктор хотел перебросить плуг, подошла Эльза. Глядя на его взмокшую рубашку и покрытый крупными каплями пота лоб, она сняла с головы косынку и стала вытирать ему лицо, приговаривая:
– Бедненький, устал, наверное… Как мне жалко смотреть на твои мучения!
Это было уже слишком – при всех его называли «бедненьким».
– Ничего я не устал! – Виктор сердито посмотрел на девочку.
Но, словно откликнувшись на слова Эльзы, Никитич объявил перерыв.
Оставив в борозде плуг, Витька набрал большую охапку травы, бросил ее под куст и в своей грубоватой манере сказал Эльзе:
– Ну, чо стоишь? Это тебе, садись, отдыхай! – И, застеснявшись, отошел в сторону и лег на собранную картофельную ботву.
– Нет, Витька, я хочу, чтобы вы с Валеркой сели рядом со мной!
В голосе Эльзы прозвучали властные нотки.
Валерка словно ждал этой команды и сразу плюхнулся на траву.
Витьке его стремительность не понравилась: «Расселся, словно для него приготовили!»
– А ну вас, я лучше пойду, искупаюсь.
Про Кибитку уже забыли, словно его и не было. Но спустя несколько дней он, словно домовой из печки, снова неожиданно появился у входа в кухню.
Польди отворила дверь, чтобы вылить остатки чая на землю. Но, увидев на ступенях Кибитку, замерла от неожиданности.
– Чем накормишь? – не здороваясь, спросил старик.
– Да ничем. Еще ничего не готовила, – ответила повариха.
– Драники[15] умеешь печь?
– Нет, – удивилась повариха.
– А суп «О’пуасон»[16] сваришь? – уже с издевкой спросил он.
– Нет, а что это такое?
– Какая же ты стряпуха! Гнать тебя надо!
– Ах ты, старый козел, я тебе такую стряпуху покажу, помоям рад будешь!
Кибитка не ожидал, что где-то, от кого-то может получить серьезный отпор.
Детей он не любил. Они его раздражали не только вопросами, любопытными взглядами, но и просто гомоном. «Как вороньё на погосте, прости господи! – возмущался он. – „Кыш“ крикнуть грешно, а слышать их гомон невтерпеж».
На правах хозяина дома он потребовал себе топчан и поставил его так, что трудно было входить в большую комнату. На просьбу Александры Гавриловны убирать его хотя бы днем Кибитка ответил злым взглядом и руганью. Днем он уходил в деревню чинить печи и требовал, чтобы ребята, отданные ему в подмастерья, помогали: месили глину, чистили старый кирпич, держали отвес.
