Первый намек я уловил перед окончанием 9-го класса. В то время я познакомился с человеком, который обнаружил во мне некие математические способности. Это был старший брат моего сопалатника. Я не помню сейчас его имени. Помню только, он имел кандидатскую степень и преподавал в Ленинградском государственном университете. Как-то этот старший брат подошел ко мне и стал задавать вопросы, потом предложил решить несколько задач по геометрии и алгебре. Все предложенные задачки я решил без труда. Мы еще сыграли партию в шахматы, и он ушел. После его второго посещения у меня появилась небольшая библиотечка по высшей математике и теории шахмат. Тогда же он предложил мне поступать в ЛГУ, на механико-математический факультет, обещая при этом свою поддержку.
Из-за постоянно ломающихся рук делать письменные работы было очень трудно. Учителя снизошли и там, где это возможно, разрешали выполнять задания устно. Диктанты, контрольные по математике и русскому языку я писал, а все остальное – декламировал. Мне было достаточно прочитать один раз, и я мог отвечать на «пять». Ну и, конечно, приходилось внимательно слушать объяснения учителя на уроке. Алгебра, геометрия, физика – я очень любил эти предметы и, отвечая, чаще всего просто выдавал ответы к задачам и примерам. Учителя знали, если они потребуют, я воспроизведу и весь процесс получения ответа, поэтому не очень часто предлагали это делать. В моем свидетельстве об окончании восьмого класса красовались только «пятерки». Насчет «троек» не помню, а вот с «двойкой» за все время учебы мне так и не довелось познакомиться. Кости и мышцы подводили меня, и я мог рассчитывать только на свое серое вещество. Я рано осознал – карьера грузчика мне не светит.
Идея стать математиком очень понравилась. Я загорелся. Однако мой огонь быстро потух, как только стало известно, что ни на мехмате ЛГУ, ни на каких других механико-математических факультетах в университетах и институтах страны нет заочного отделения. Так, в список профессий, недоступных для меня, пришлось добавить и профессию математика. А жаль.
Шел 1982 год. Ни о какой войне официально не говорили, хотя минуло уже три года со дня введения советских войск в Афганистан. Но об этом и о цинковых гробах с телами моих ровесников, погибших неизвестно за что, шептались повсеместно, и даже мы в своей палате часто муссировали эту тему. В обществе, тем не менее, усиленно поддерживался миф о каком-то «интернациональном долге», но никак не о войне, на которой убивают и калечат восемнадцатилетних пацанов в угоду геостратегическим амбициям политических «дедов».
