В полдень за Саидкой пришла сестренка Рано и сказала, что его зовет мать. Алихан отозвал Саидку и, придерживая за плечо, тихо, едва скрывая волнение, сказал:
— Будь осторожен, Саиджан. Понял ты меня?
Саидка только моргал глазами: почему Алихан так встревожился, ничего ведь не случилось.
— Еще раз прошу тебя, дружок…
Саидка мотнул головой и, толкнув сестренку, пошел за нею.
К вечеру, когда уже разошлись ребята, в саду появился Джура Насырович. Алихан радостно вскрикнул и схватил руки учителя. Учитель тоже обрадовался встрече.
— Все ли у вас хорошо, Алихан-ака? — спрашивал он. — Здоровы ли вы? Устали?
— Ой, Джура-ака! Я здоров и чувствую себя хорошо. Очень рад за вас, что вы вернулись! Раны больше не беспокоят?
— О, врачи теперь такие волшебники! Посмотрели, пощупали и сказали: ни-ни!
Они прошли в беседку и сели. В саду уже появились птицы, отдохнувшие от дневного зноя, и робко пробовали голоса, чтобы затем не умолкать до полуночи.
— Не успел приехать и так много узнал хорошего. Тургунбай-ата рассказывал мне о вашем походе в тугаи. Заслужить похвалу старого партизана — надо быть действительно очень смелым. Он не разбрасывается словами.
— Ничего хорошего мы не сделали, Джура-ака, — печально склонил голову Алихан. — Тургунбай-ата достоин уважения, но он преувеличивает. А вам скажу: не уверен я, что все это благополучно кончится.
— Что вы имеете в виду? — насторожился учитель.
— Этот самый наш поход может вызвать злобу и месть «волосатых». Сумасшедших не судят — они очень хорошо усвоили эту часть закона.
— Да?
— Конечно. Мадарип-ишан это испытал на себе. А когда ему удалось — сказал: «Душевная болезнь — наша охранная грамота. Не стыдитесь ее». И вот с тех пор…
Насыров вспомнил Саитбаева и пожалел, что того нет рядом.
— Мне все-таки надо пойти и рассказать, — тяжело вздохнул Алихан. — Не хотелось… Но вижу — больше нельзя откладывать. Боюсь, что может что-нибудь случиться. А что касается меня — будь что будет, я заслужил…
— Верю вам, — тихо сказал учитель. И опять подумал о Саитбаеве — как он хотел видеть его в эту минуту! А вдруг совет, который он собирался дать, окажется неподходящим и помешает делу? Но почему он, Саитбаев, тогда сам не сказал о Душанбе, не предупредил, что можно и чего нельзя. Такой человек, как Саитбаев, ничего не мог упустить из виду, не имел права…
— Если вы решили отказаться от этих жалких фанатиков, от всего прошлого, следует сказать главное, Алихан-ака. А главное, как я его понимаю, надо сказать открыто, полным голосом, чтобы все слышали. Понимаете?
