— Скорее… Проснется хальфа — очень плохо будет.
Скатившись по песку вниз, они оказались в землянке, довольно просторной, с полуобвалившейся передней стенкой, где должна быть дверь. Здесь пахло прелой травой, полынью, было прохладно.
— Сиди тихо, — приказал Саидка и убежал. Но скоро вернулся с консервной банкой, полной воды. Поставил ее возле Романа. Достал из-за пазухи кусок лепешки и накрыл им воду.
— Твой обед, — сказал он и опять куда-то исчез.
Роман, не поднимаясь, дотянулся рукой до консервной банки и со всей силой, какая еще была в нем, ударил кулаком. Банка отлетела к стенке, вода выплеснулась на жесткую, как камень, землю и долго перекатывалась по ней округлыми, точно ртуть, каплями.
— Пейте и ешьте сами! — со злобой прошептал Роман и заплакал.
Когда учитель узнал от ребят, что Душанба загрустил и даже заплакал, это его обрадовало и вселило уверенность, что он имеет дело с человеком, которому надоела оторванность от жизни. Он не хотел пока торопить события. Вот почему, когда к нему опять пришли ребята, он дал им книгу «Насреддин в Бухаре» и сказал:
— Книга для Душанбы, ребята, сейчас хорошее лекарство. Отнесите ему.
— Так он же неграмотный, Джура Насырович! — удивленно воскликнул Федя. — Он же не умеет читать.
— В том-то и дело, что он умеет читать и писать, — сказал учитель и загадочно улыбнулся. — Он грамотный!
— Грамотный? — переспросил Иргаш. — Непохоже… А потом, почему он молчит? Он что, глухонемой?
— Все у него есть, ребята. Все для того, чтобы быть человеком. Вы только не торопите его. Так будет лучше…
И вот мальчишки снова в больнице. В узелке, вместе с фруктами и кишмишом, книжка про хитрого, но честного Насреддина. Принял передачу сам доктор Мирзакул. Он стоял в дверях, его глаза улыбались сквозь толстые стекла очков, но к Душанбе не пропустил. Больной спит, сказал он.
— Ему надо было еще сказки принести, — заметил Федя. — Читает, наверно, плохо, по складам. Что серьезное — не поймет, а в сказке просто: про волков, про медведей.
— Ему про людей надо читать, — возразил Иргаш. — И про хороших людей, а не так себе…
— Интересное у нас дело, Капитан. Правда?
— Не знаю.
— Чего не знать? Конечно… Ромки нет — жалко, — с грустью заметил Федя. — Заходил к нему, мать сказала: пошел к дедушке Хвану. От большого дела удрал, обиделся.
— Придет. Позадается немножко. За такую обиду ему надо по шее дать, — сердито сказал Иргаш.
Они присели у карагача в палисаднике и стали ждать, когда появится в больничном окне Душанба. Федя, не отрывая взгляда от окна, продолжал думать о Ромке. Даже не верилось, что его нет рядом, не слышно озорного смеха. Конечно, Ромка есть Ромка, он никуда не денется, но все же раздор такой ни к чему… А Ромка все равно был неправ, когда так нехорошо говорил о Душанбе. Ошибается. Надо слушать, что говорит учитель. Он больше видел, воевал с фашистами, а Ромка — что он знает?
