1.1. Социально-экономическая система России накануне революции
Советская историческая наука традиционно определяла социально-экономическую систему Российской империи конца XIX — начала XX века как капиталистическую с сильными пережитками феодализма. Такое определение вызывалось желанием ретроспективно обосновать правомерность социалистической революции в России, «подогнать задачу под ответ». Ведь согласно марксистской теории социалистическая революция может быть лишь продуктом развития противоречий капитализма.
Достаточно очевидно, что Россия накануне 1917 года не была капиталистической — капитализм в ней был представлен довольно узким, хотя и быстро растущим укладом, постепенно проникающим и в общинное полунатуральное крестьянское хозяйство. Но до торжества капитализма было еще довольно далеко. Как же охарактеризовать общину, которую разлагал российский капитализм в процессе своего роста? Как остатки феодального хозяйства, пережитки его, уцелевшие после реформы 1861 года?
И этот ответ следует признать неверным. Существуют обоснованные сомнения, что российская крестьянская община перешла в пореформенную хозяйственную систему из феодализма. Даже если настаивать на характеристике дореформенного российского общества как феодального, стоит принять во внимание крайнее своеобразие этого феодализма. И уж во всяком случае, крестьянская община в России никак не может быть объявлена имеющей феодальную природу.
Что общего было у российского феодализма с западноевропейским? Крупное помещичье землевладение и система крепостничества. А дальше начинаются отличия. Наиболее фундаментальное из них состоит в том, что западноевропейский феодализм формировался на основе сельской (соседской) земледельческой общины, разлагающейся по мере развития феодализма и к концу его существования распадающейся на обособленные частные семейные хозяйства. Становление же российского «феодализма» начиналось с родовой общины, постепенно разлагающейся и переходящей в соседскую. Можно назвать и другие отличия — отсутствие в России системы вассалитета, сословных корпораций, свободных городов… Но одно только указание на разную природу общин, лежавших в фундаменте западноевропейского и российского средневекового общества, уже достаточно, чтобы оценить глубину различия между ними.
