– Да помогите же, – рявкнула я в сторону соседей по-русски. – Чего пялитесь?
Один из них подскочил и помог Ване удержать прут. Я наконец выбралась, вскочила на ноги. Сосед уже сидел на месте с таким видом, будто ничего не видел. У основания решетки лежала печально пригвожденная к полу кофта.
– Я постараюсь. Изо всех сил, – прошептала я, схватила и сжала его руки через решетку.
Он отвел глаза:
– Беги.
Я на цыпочках прошла до холла, осторожно выглянула. Сердце почти перестало биться. За столом в дальнем углу сидит дежурный, рядом с ним громко разговаривает по телефону молодой полицейский. Рубашка у него расстегнута до пояса. И только сейчас я поняла, какая в участке адская духота. Наши рюкзаки лежали на стульях прямо за тем углом, за которым я пряталась. Переноска, к счастью, тоже. Мышь с лампочкой не заинтересовала их.
Я несколько секунд решалась, поджидая подходящего момента, но тут в окна участка ударил свет фар. Я не поняла, проехала ли машина мимо или заехала во двор. В последнем случае надо было действовать немедленно. Говоривший по мобильнику полицейский повернулся спиной, дежурный уткнулся в бумаги. Я неслышно, как тень, зашла за угол, взяла клетку с песчанкой, направилась к двери, краем глаза следя за полицейскими, – они меня не заметили.
Открыла дверь. Она не скрипнула и никак меня не выдала. Выскользнула в спасительную темноту двора. Во дворе из двух только что прибывших машин выводили следующую порцию фанатов. Я спокойно шла мимо, вряд ли бы меня узнали или даже заметили в темноте. Но лампочка на голове у песчанки светилась предательски ярко. Она-то меня и выдала.
Я почти дошла до ворот, за которыми могла бы легко исчезнуть в темноте или смешаться с толпой. Но вдруг сзади раздался пронзительный свист, и я, не оборачиваясь, сорвалась в ту сторону, где, как мне казалось, находился госпиталь. Метров через сто я всё же обернулась – за мной бежал только один полицейский, и я подумала, что ничего, оторвусь, но вот на стенах домов вспыхнули красные и синие блики – это вырулили со двора обе машины. Они включили сирену и настигали меня. Громкоговорители приказывали мне остановиться. Прохожие шарахались в стороны. Я нырнула в переулок, надеясь, что память меня не подводит и я бегу в нужном направлении. Машины приближались, и, сколько бы я ни поворачивала, спрятаться не удавалось: центральные улицы Палермо – совсем не узкий лабиринт Ортиджии.
Машины разъехались в разные стороны, за мной мчались несколько полицейских. Наконец одна из машин перегородила дорогу, но я успела ее обогнуть до того, как из нее выскочили еще несколько стражей закона. Я пронеслась мимо освещенного холла госпиталя, но не решилась забежать в него и попросить помощи. Полицейские перекрикивались на бегу, наверняка договариваясь, с какой стороны зайдут и как будут меня окружать. От их азартных выкриков стало совсем тошно. Вторая машина снова исчезла, чтобы перехватить меня где-нибудь впереди. Я обреченно повернула в грязный закоулок за госпиталем, понимая, что все – это конец, нужно перестать сопротивляться и сдаться.
