– Настя, – попыталась я возразить, – ты же сама хотела их отпустить.
– Я передумала! Ты сказала, что это научное достижение, значит, так… так надо!
Она снова схватилась за голову.
– Может, они там сидят и ждут нас, голодные, – она всхлипнула, и я представила, как на разогретых солнцем камнях сидит группка мышей и вглядывается в горизонт.
– Они давно уже нашли себе норы и будут жить там до конца своих дней, – сказала я. Но печальная группа грызунов все еще стояла у меня перед глазами.
– Короче. Идите и ищите. Если найдете хоть одну, то сможете вернуть ее этим ребятам.
Настя откинулась на подушку и указала на дверь исцарапанной рукой. Пуповина капельницы, свисая из вены, покачивалась туда-сюда. У двери мы обернулись – она довольно улыбалась, девочка в бинтах.
Ободренные ее напутствием, мы вышли. Но заряда хватило только до коридора.
Там Ваня сел в кресло. Я села рядом. Мы рассматривали прохаживающихся туда-сюда пациентов и посетителей. Сил не было.
– Сколько дней нам тут торчать?
– Вроде три.
Мы еще несколько минут пустым взглядом провожали посетителей и пациентов, а потом поднялись и пошли к лифту.
Час ушел на то, чтобы выяснить, где находится безымянный обрыв за городом. Еще час – на то, чтобы добраться туда. Море уже смыло кровь, и берег выглядел безобидно: острые серые камушки, сухая травка. Валялась развалившаяся переноска. Я подняла ее, собрала.
– Смотри, почти не помялась. И дверца закрывается.
Но Ваня не отрываясь смотрел в одну точку. Я проследила за его взглядом. На одном из камней на задних лапах стояла песчанка. Огонек на ее голове тускло светился.
– Обходим с двух сторон, – сказал Ваня, и мы, крадучись, как настоящие охотники на мышей, стали подходить ближе.
Но мышь не стала бегать от нас. Она с подозрением осмотрела мою протянутую ладонь, а потом забралась и уселась в ней. Стараясь не делать резких движений, я посадила ее в переноску.
– С ней все в порядке? – спросил Ваня.
– Кажется, она обезвожена, – ответила я, глядя, как тяжело, с открытым ртом, она дышит и как поднимаются-опускаются ее ребра.
– Вода есть?
Я нашла в рюкзаке маленькую бутылку, воды в ней оставалось на несколько глотков. Мы осторожно перелили воду в поильник и смотрели, как песчанка жадно пьет. Жара немного спала, мы сидели на прибрежных камнях и болтали ногами в воде. Ваня поглядывал на меня, я старалась на него не смотреть.
– Что будем делать? – спросил он, имея в виду нас с ним.
Я задумалась, пытаясь определить, что чувствую. Было много «О» – опустошения, обиды и облегчения, еще «У» – усталости и «А», «В», «Н». Среди множества букв я отыскала «Л» – любовь. Она была не такой большой, как все остальные, а значит, сейчас не такой важной. И затолкала свою «Л» подальше – туда, где ее будет не найти еще как минимум несколько месяцев. Глубоко вздохнула и ответила, кивая на клетку с песчанкой:
