— Они и сами это едят, — сказала Ари, вертя в руках сколотый глиняный горшок. — Туго у них тут с провизией.
— Ты откуда знаешь? — спросил я ее, плюнув на обещание самому игнорировать колдовку.
Она посмотрела на меня как то странно. Словно раздумывала или искала подвох в моем вопросе. Но опустила глаза и сказала.
— Солдаты рассказали. Туго им здесь приходиться, Кель. Не верят они, что в столице еще помнят о том, что есть такая застава. Злятся из-за этого. Много кто ушел по-тихому домой. А кто вообще к вестианцам…
— Ловко ты. Не успела приехать, а уже так много разузнала, — и хотел похвалить, а получилось так, словно поддеть пытался.
Она надулась. Отвернулась, скребя горшок.
— Колдовка я. Если ты забыл. Что мне у человека выспросить мысли его потайные? Просто это. И тяжело в то же время. Как через себя все пропускаешь, — и тут же развернулась и прямо в глаза посмотрела. — Особенно если злостью и болью мысли сочатся. Да не знаешь, на тебя злятся или просто человек такой, что все ему не так.
Мне стало стыдно. Захотелось возразить ей. Да только что возразишь, если правду говорит. Злюсь ведь не на нее в самом деле. На отца и мать, на сестру, на весь колдовской род. На то, что сам, как бы не убеждал себя, а так и не смирился с тем, что колдовского дара мне не досталось. А она просто неудачно рядом оказалась. А ведь чувствует, мои мысли и чувства. Через себя пропускает.
Но в который раз промолчал. Взял какой-то корешок и принялся его скрести. От недавнего воодушевления и радостной легкости не осталось и следа. Каждый угрюмо взялся за свою работу. Молчали и думали о своем.
И я думал.
Думал о матери, о сестре.
О том, что не справедливо то, что Ари из-за них досталось. И решил для себя, что попробую помириться с ней. Вот обязательно попробую.
Да кабы хоть раз так вышло, как мы задумали…
— Корх, ты заходишь слева, Дарм — справа, мы с Сатэмом вот отсюда.
Карта послушно прогибалась и обрисовывала пути наступления.
— А я? — свесилась над головой Ари, разглядывая рисунок, нанесенный прямо на карту.
Ее руки доверчиво легли на плечи, а лицо оказалось так близко, что на миг я потерял нить разговора.
— А ты, Аривианна, сидишь здесь и не высовываешься, — сказал я самым миролюбивым тоном, на который был способен.
— Как скажешь, дорогой мой, — ответила она и улыбнулась так, что всем присутствующим стало понятно, что сделает она все с точностью да наоборот.
Я сжал челюсти так, что скрипнули зубы.
