Обида, досада, горечь — все перемешалось. «Ну зачем я об этом думаю? Война, каждый день сколько людей погибает, что мне над этим голову ломать?» Но тут же перед Васей вставало лицо дяди Егора и слышались его слова: «Жить вам у нас не придется».
Домна Федоровна каждый вечер ходила к Егору Ивановичу узнать, нет ли вестей от сына. Писем не было, она возвращалась усталая, печальная и всякий раз говорила: — Про тебя спрашивал… — А однажды добавила: — Навестил бы ты Егора. Скучает он.
Матери Вася ничего не ответил. А на другой день пришла тетка Настя и стала пробирать его:
— Да ты что, ошалел? Не приходишь, не навещаешь? Мы кто тебе, чужие?
Вася зажал уши ладонями и сказал:
— Нечего мне у вас делать!
Он был уверен, что сейчас начнется крик, тетка будет долго шуметь и ругаться, но она вдруг сказала:
— Смотрите, какой перец! А я все грешила на тебя, мол, растешь ягненком, недотепой! А ты все же давай приходи к нам. — И прибавила со вздохом: — Дядька-то что удумал? Сапожным делом занялся. Потеха! Вытащил отцовский инструмент, табуретку низкую сколотил, два дня над моими чеботами пыхтел. Поглядите! — И она вытянула ноги в грубых, но прочно сшитых башмаках, с тупыми, почти квадратными носками.
— Он у нас на все руки от скуки, — сказала Домна Федоровна. — В починку берет. Два заказа на новые принял. Вроде бы всерьез взялся, а не от скуки…
Иной раз и днем становилось темно как ночью: тучи фашистских самолетов пролетали над Артемовском со своим зловещим грузом. Однажды груз этот обрушился на город, и три дня и три ночи с короткими перерывами продолжалась бомбежка.
За городом вырыли ямы, там люди прятались от бомб. Вася с матерью не уходили в ямы.
— Двум смертям не бывать, одной не миновать, — сказала Домна Федоровна.
Но иногда сидеть дома было невмоготу. Вася убегал на улицу и вместе с соседскими ребятами лазил на чердаки и смотрел оттуда на огненные взрывы, на черные фонтаны земли, взлетавшие к самому небу.
Домна Федоровна почти не спала. Вот уже сколько дней они жили как в кромешном аду, не зная, что на дворе — утро или вечер, солнце ли заходит, обещая погожий, но ветреный день, или это зарево пожара. Она перестала даже подтягивать гирьки часов-Ходиков, забывала порой снять с окна старое одеяло: день ли, ночь — не все ли равно?
Однажды под вечер Домна Федоровна прилегла на кровать и ненадолго забылась. Но тишина эта не обрадовала ее, а насторожила.
— Вася! — позвала она испуганно.
