— Ну как, сестра, скоро обратно в Покровское?
Домна Федоровна подняла на брата глаза, отложила в сторону шитье.
— Я тут останусь.
— Не пойму я, зачем тебе оставаться в Артемовске?
Егор Иванович сидел за столом, листал, не читая, какую-то книгу. Говорил, не глядя на сестру, время от времени проводя ладонью по красным усталым глазам.
— Сюда письма скорей дойдут, — ответила Домна Федоровна.
— Можно подумать, будто Покровское от Артемовска за тридевять земель.
— Ты мне уж не первый раз про это толкуешь, — сказала Домна Федоровна. — И никак я не пойму — зачем? Или мы стесняем тебя? Так ведь я найду, где жить.
Вася, сидевший рядом с матерью, тихонько потянул ее за рукав. К чему она сказала эти слова, зачем обидела дядю Егора? Он хочет им добра, советует вернуться в Покровское, думает, что в Покровском им будет лучше, тут обидам не место. Если бы мать послушалась его, если б и в самом деле им вернуться домой! И вдруг Вася услышал голос Егора Ивановича:
— Стеснить ты меня не стеснишь, но жить вам у нас не придется. Нельзя. Никак нельзя!
— Да ты в уме ли? — всполошилась тетя Настасья. — Да что ты болтаешь? Как это нельзя? Где же им и жить, как не у нас?
— Погоди, — сказал Егор Иванович, — сестра знает, худого я ей не хочу.
Он умолк, прошелся по комнате, тяжелее обычного припадая на больную ногу, и сел напротив Домны Федоровны.
— Будешь жить с Васей у Михеевых. Сами они к сыну в Киев подались. Добрались, нет ли, и где сейчас — не знаю. Но хату свою нам с Настей оставили на догляденье. От нас, правда, далеко. Зато домик хороший: горница и кухонька, хоть с ладонь, да чистая. Завтра туда и переберетесь.
…Михеевский домик стоял на краю города. Он был последним на широкой, не похожей на городскую улице. В палисаднике росли кусты крыжовника, красной смородины, две высокие груши. Вместо изгороди — мальвы, на которых уже пламенели махровые цветы.
Но Васе все было ни к чему, все постыло. К Егору Ивановичу он больше не ходил, но думал о нем непрестанно. Вот было б в покровской их хате полно людей — своих, чужих. Так полно, что яблоку негде упасть. И приехал бы дядя Егор. Неужто они с матерью сказали бы: «У нас жить нельзя»?
