— Ну, я так понял, что Тивар Охотник ничего не хочет, — заметил Хаген, — кроме того, чтобы скакать по лесам со своей ненаглядной. А ненаглядная слишком хочет жить. А, Хродгар?
— Хочет и умеет, — кивнул Тур, — но растолкуй ещё раз, братец Ворон, отчего Хейдис просто не оживила Тивара? Зачем ей поднимать на ноги всех мертвецов от Ниданеса до Хаугенфельда?
— Поясняю ещё раз для твердолобых овцебыков, — устало проговорил чародей, — эта земляника так не растёт. Пока венценосная сучонка спохватилась, её милый Бальдр охоты пролежал в земле столько, что начал гнить. И пахнуть. Мало радости ей обнимать безумного драугра, как ты полагаешь? Любой оживший мертвец, любой драугр, это вовсе не тот человек, каким был при жизни. Нельзя возвращать людей с того света направо-налево! Говорят, Белый бог умел это проделывать, пока ходил меж людей, но и тот не злоупотреблял тем чудом. Человека, которого ты знал и любил, можно вернуть, если только он умер недавно. Я, например, берусь лишь за тех, кто погиб миг назад. За вчерашний труп не возьмусь, ибо это — просто труп…
— Братец Ворон имеет в виду, — нетерпеливо перебил Хаген, — что нашей чаровнице необходима жертва. Щедрая жертва, чтобы к её Тивару возвращалось сознание и рассудок. И, как я понял, этого едва хватает на час. На час до рассвета. Причём, верно, не ошибусь, если скажу, что она колдует победу своему избраннику, поёт глима-гальдры[17], чтобы Яльмар не побил брата, как это однажды случилось. Такие случайности ей ни к чему…
Хродгар остановился у окна, тяжело покрутил головой:
— Не могу поверить.
И глухо повторил, наливаясь кипящей яростью:
— Не могу поверить, что эта женщина ради часа с любовником обрекает город гибели. Целый город, в котором её любовник был королём. Прав, о, как же прав был Фрости Фростарсон, когда говорил, что нет на свете большей мрази, чем конунги! Тысячу, десять тысяч раз прав. Эта женщина хуже любого драугра — так пить кровь своего народа. Боги, боги…
— Если мы всем расскажем — её порвут в клочья, — усмехнулся Торкель.
— И кто нам поверит? — грустно улыбнулся Лейф. — Скажут — наветы наводите на любимую нашу королеву. Тут не любят викингов! И пусть в народе шепчутся, что, мол, Фрейя Коллинга носит своё прозвище не столь из-за красы, сколь из-за чародейства своего, наше слово тут дешевле ломанного эйрира. А Сельмунд и так наверняка знает.
— Сдаётся мне, что так оно и есть, — кивнул Хаген, — хотя мы это ещё проверим. Однако вернёмся же к нашим баранам… то бишь королям-драуграм. Как я понимаю, снять заклятие можно, лишь удовлетворив волю братьев. Помочь Тивару мы не можем, а что до Яльмара? Могу заложить голову, что знаю, какова его последняя и единственная воля.
