— Ну как там? — вырвался у Алехина долго мучавший его вопрос.
— Все расскажу, все, доктор… Только положу чемодан, — оттягивал решающий момент объяснения португальский мастер.
Алехин схватил его за рукав пальто и забросал быстрыми, отрывистыми фразами:
— Люпи, голубчик! Сводите меня куда-нибудь… Я должен жить… видеть около себя жизнь… Одиночество убивает меня… Я истер все половицы в моем номере…
— Хорошо, хорошо. Одну минутку, — поспешил успокоить его Люпи и, отлучившись к себе в комнату, без чемодана вернулся обратно.
Даже в этот поздний час в маленьком кафе, куда они зашли, было немало народу. В полутемном зале сидели прижавшиеся друг к другу влюбленные пары, за иными столами сидели одинокие женщины, одежда и вид которых не вызывали сомнений в их профессии. На невысокой эстраде выступали артисты. Они часто сходили в зал и продолжали петь или играть, прогуливаясь между столиков.
Люпи заказал вина и водки. Алехин залпом выпил две стопки, почти не закусывая. Он сразу же захмелел; это не удивило Люпи, с опасением следившего за тяжелым состоянием друга.
— Так вот, утешительного мало, — начал португалец. — Они устроили специальное совещание. Было много крику.
— В чем хоть меня обвиняют?!. — с болью спросил Алехин.
— Играли в турнирах при фашистах.
— Да разве я один! Почему других не судят?! Я же вам говорил, Люпи. Как я мог отказаться — угрозы, хлебные карточки?.. Потом, я же шахматист, Люпи, а этот ужас длился шесть лет! Скажи художнику: шесть лет не рисуй; музыканту: не играй, — разве настоящий согласится?!
— Нашлись и такие, кто требовал снять с вас звание чемпиона мира. Этот вопрос еще будет решаться…
— Вот это понятно! Это причина настоящая! — вскричал Алехин. — Я их понимаю! Снять звание легче, чем выиграть у меня матч… А что говорили русские?
— Их не было. Они не приехали, — ответил Люпи и продолжал после небольшой паузы: — Американцы настояли — принято решение не приглашать вас на турниры, не давать сеансов.
— Значит, голодная смерть. Кстати, мне сегодня сказали — нужно освобождать номер.
— Ничего, что-нибудь придумаем! — успокоил Люпи.
— Что вы придумаете? Что теперь можно придумать!..
Пианист на сцене заиграл тоскливую мелодию. Под аккомпанемент скрипки низкий баритон пропел:
Печально на душе, темно и безвозвратно,
Так жутко все кругом, как в омуте речном,
В безвыходной тоске рыдаю безответно…
— Как с визой во Францию? — тихо спросил Алехин.
— Не дают. Граница закрыта на неопределенный срок.
