Заметив выражение моего лица, Вулфман снова расхохотался.
– Но… но разве Вайнскотия не…
– Нет. В наказание за вредительство «вольнодумцев» ссылают сюда, на «обетованную землю» Вайнскотии. Райский уголок в самом сердце страны, где любые научные изыскания обречены на провал. Не важно, сколько усилий ты вкладываешь, каким талантом и настойчивостью обладаешь. По-настоящему перспективные ученые с Восточного побережья здесь в одночасье глупеют и в итоге оказываются в тупике, только осознают это слишком поздно. Тут нет талантов, нет знаковых имен. Многообещающий астрофизик из Калифорнийского института забросил докторскую диссертацию по теории струн ради поисков внеземной цивилизации – и занимался этим вплоть до пенсии. Все открытия, сделанные в Вайнскотии, канут в Лету вместе с их авторами – учеными, исследователями, математиками, художниками, писателями, поэтами, даже химиками. Их достижениям грош цена. Потомки уберут с глаз долой их самиздатовские автобиографии и переплавят позолоченные «награды за бесценный вклад в науку». Их идеи вторичны, неактуальны, а то и вовсе ошибочны. Но, несмотря на это, они ведут насыщенную жизнь, процветают, точно бактерии под стеклянным колпаком. Получают награды и правительственные субсидии, распределяемые их высокопоставленными друзьями. Постоянно мелькают на первых полосах студенческих и местных газет. Возможно, кого-то из них упомянут в «Тайм» – правда, единожды. Их приглашают прочесть воскресную проповедь. Кое-кого буквально боготворят выпускники и здешние дамочки.
Потрясенная, я не верила своим ушам и молча внимала эмоциональным речам Айры. Тот старался говорить шутливым тоном, однако в словах отчетливо проступали негодование и грусть.
Действительно, бихевиоризм профессора Акселя чудился мне ограниченным в масштабе и методике, но эту ограниченность я списывала на лакуны в собственных знаниях; кроме того, фрейдистская психология не вызывала особого доверия, тем более в свете невозможности доказать ее постулаты в лабораторных условиях.
Бедняга Моррис Харрик из музея! Меня охватила глубокая жалость к этому седовласому джентльмену, который, подобно кроту, корпел в темной норе, и, как выясняется, совершенно напрасно.
Зоне 9 суждено стать моим миром на следующие три с половиной года. Ее атмосферу коллективной посредственности мне предстоит впитывать, в ней выживать. Ощущение – словно земля уходит из-под ног. Злорадный смех Вулфмана перешел в приступ кашля. Кожа приобрела землистый оттенок. Ему явно нездоровилось.
