Казалось, мертвые существа пристально наблюдают за мной. В их взгляде читалась глубокая печаль, усугубляемая вынужденным молчанием. Ярлычки на большинстве экспонатов пожелтели – значит совсем скоро мисс Харли велит их перепечатать. При мысли о бесполезности музея я не сдержала улыбку – это место словно существовало глубоко под землей, хотя в действительности располагалось на первом этаже внушительного здания. Время не заглядывало сюда давным-давно и остановилось задолго до 1959 года. Везде лежал ровный слой пыли. Шагая мимо витрин, я не сомневалась, что за мной тянется длинная цепочка следов.
Я улыбалась, чтобы не заплакать. В одной из витрин увидела свое смутное, расплывчатое отражение, сливавшееся с выставленными под стеклом панцирями уже без черепах. Внезапно ближайший панцирь дрогнул. В зале кто-то двигался, отражаясь в стекле…
В оцепенении я смотрела, как в полумраке ко мне приближается человек с поднятой ладонью. Вулфман! Улыбнувшись, он приложил палец к губам. На вытянутой ладони алыми чернилами было выведено:
ИДИ ЗА МНОЙ.
В полном молчании Вулфман увлекал меня все дальше в недра музея.
Я следовала за ним, готовая идти за Айрой хоть на край света.
Шла, словно лунатик, который не осознает происходящее.
Вулфман явился за мной! На его лице играла хмурая полуулыбка – своего рода мученическая нежность. «Ради меня он рискует жизнью», – билось в голове. В тот миг я поклялась любить Вулфмана всеми фибрами души и, если понадобится, умереть за него.
Музей он знал как свои пять пальцев и прекрасно ориентировался в бесконечных таинственных лабиринтах. Еще он знал, где меня найти, – наверное, специально расспрашивал, чтобы выяснить мои часы работы.
Я робко улыбнулась провожатому. Сердце раненой птицей колотилось в груди.
По-прежнему молча, Вулфман взял меня за руку и ласково, но настойчиво потянул за собой. Наши пальцы переплелись с пугающей фамильярностью. Точно в чарующем, волшебном сне, мы двигались сквозь невиданные мной прежде залы. В одном из них вдоль стен, на макетах деревьев, застыли певчие птицы, среди которых выделялась стая ярких пеночек; отдельная экспозиция посвящалась обитателям болот: на темной поверхности глянцевых прудов красовались чучела лягушек и жаб, черепах всех форм и размеров, белоснежные цапли стояли на одной ноге в окружении неподвижных лебедей, канадских гусей и крякв. Среди древесных корней маячил грустный опоссум. Казалось, все они безмолвно следят за нами, потревоженные искрой жизни в наших телах.
