Энергия из Вулфмана била ключом. Он ни секунды не сидел на месте, размашисто писал на доске, мерил шагами широкую, почти прямоугольную аудиторию, с длинными рядами парт от стены до стены.
Айре незачем было искать меня глазами – парта, за которой я обычно сидела, располагалась с левого края, как раз на периферии его зрения. Я жадно ловила каждое его слово. Даже союзы и междометия звучали дивной музыкой. Он будто приподнимал крышку черепа и раскрывал суть мыслительных процессов, спрятанных в недрах нашего мозга. Вулфман рассуждал об уникальных свойствах растений и животных, «сильно эволюционировавших» за миллионы лет, – например, о биолюминесценции. («Безусловно, биолюминесценция играет важную роль. Без нее процесс спаривания светлячков утратил бы свою прелесть».) Рассказывал, как Дарвин ломал голову, почему самцы-павлины распушают хвост, – только потом до него дошло, что такое вызывающее поведение напрямую связано с естественным отбором. («Величайший ученый, в силу своего викторианского воспитания, не видел прямой параллели с атрибутами мужской моды в Европе и Англии – всеми этими париками, кружевом, шелком, бархатом и даже макияжем».) Меня, привыкшую к скучным, косноязычным и осторожным учителям, завораживали речи Вулфмана, о чем бы он ни говорил.
Одна его лекция особенно врезалась в память.
– Человеческой психике свойственно путать любые, самые иррациональные сны с явью. Однако существует способ проверить и отличить одно от другого. Попытайтесь применить его в следующий раз, когда уснете и будете думать, что бодрствуете. По возможности посмотрите вдаль. Или в окно. Во сне вы не найдете деталей, которые видите наяву, – кроны деревьев, например, или замысловатый лиственный узор. Во сне нет облаков, а попытка прочесть любой текст заранее обречена на провал – страницы будут либо пустыми, либо испещрены иероглифами. Если получится, подойдите к зеркалу – в нем не будет отражения. Во сне вас нет, есть только хаотичное движение нейронов. Таким образом, можно безошибочно узнать, спите вы или бодрствуете – и прямо сейчас вы не спите. – Вулфман нарочито громко щелкнул пальцами.
Студенты нервно захихикали. Не поймешь, шутит или говорит всерьез. Многие его шутки казались смешными ровно до тех пор, пока не начинаешь в них вдумываться.
Однажды Айра заявил:
– Шутки – понятие эфемерное. Когда смеетесь, попробуйте осознать, а над чем именно?
Периодически я поднимала руку с желанием ответить на заданный преподавателем вопрос. Иногда Вулфман вызывал меня («Да, мисс Энрайт?»), иногда игнорировал. Мои попытки проявить инициативу, заговорить сопровождались мощным выбросом адреналина. Всякий раз голос дрожал, временами язык прилипал к нёбу. Однако я упорствовала, не сдавалась и снова ощущала себя прежней – отличницей, гордостью школы, которой все по плечу.
