Пользуясь специально разработанным шифром (нам даже хватало ума менять его время от времени), мы постоянно переписывались эсэмэсками – день за днем, год за годом. Во многих важных вопросах доверяли друг другу больше, чем родителям, которые никогда не разговаривали с нами откровенно, и, разумеется, больше, чем одноклассникам мужского пола. Мальчикам и девочкам вообще не полагалось заводить тесную дружбу. Вплоть до выпускного близкие отношения с противоположным полом – табу.
Среди обрывков воспоминаний смутно всплывали ситуации, когда друзья пытались предупредить меня насчет прощальной речи – Пейдж советовала обсудить ее с преподавательницей английского, чтобы, подобно своим предшественникам, не попасть впросак и не разозлить дисциплинарного цензора, однако я проигнорировала доводы здравого смысла – и вообще, страшно обиделась на подругу.
Идиотка! Пейдж хотела меня защитить, а я только отмахивалась.
Интересно, как прошел выпускной? Разумеется, они выбрали нового спикера. Наверняка именно тот спортсмен, протеже мистера Маккея, выступил с прощальной речью. И никто, кроме друзей, не заметил моего отсутствия.
– А разве сначала спикером не назначали кого-то другого?
– Серьезно? А кого?
– Ну, ту девчонку… как там ее…
– Девчонку? Ничего не путаешь?
– Да нет. Такая шатенка – кажется…
– Точно! Теперь припоминаю…
– Ее арестовали за измену. Пропала с концами.
– Пропала? Куда?
– Просто пропала.
Здесь, в царстве щемящего, беспросветного одиночества, я влюбилась.
Он не был первым, кто отнесся ко мне тепло. Или покровительственно. Или с любопытством.
Нет, он первым догадался. Сразу понял, кто я и что.
Помню, как подумала: отныне нас двое. Он и Мэри-Эллен.
– Энрайт Мэри-Эллен. – Я сжалась под пытливым, суровым взглядом и глубоко вонзила ногти в ладонь.
Преподаватель раздавал результаты промежуточного экзамена. Игравшая на губах улыбка не затрагивала глаза, они скользили по безликой, разобщенной толпе студентов – оценивая, прикидывая.
Может, мы подопытные? Вулфман был психологом-исследователем и занимал должность доцента на кафедре.
Спустя несколько недель учебы он знал многих моих сокурсников по именам, однако ко мне обратился впервые.
Я неуверенно встала, чтобы взять синенькую экзаменационную книжечку. Раньше Вулфман не обращал на меня внимания. На еженедельных срезовых проверках я не поднимала руку, чтобы ответить на вопрос или задать свой, как это делали другие, более напористые студенты. Однако сейчас педагог в упор смотрел на серую мышку Мэри-Эллен Энрайт.
