Иванов объясняет происшедшие в нем перемены, утрату "энергии жизни" тем, что надорвался, смолоду взвалив на себя непосильный груз забот и дел. Чехов не спорит с ним, но расширяет поле анализа - от единичной судьбы героя до национального бедствия, и пользуется полюбившимся ему термином "утомляемость" - но видимости медицинским, "клиническим", а на деле говорящим о социальных и психологических процессах. Утомляемость, по Чехову, сменяет периоды общественного возбуждения, которые у русской интеллигенции кратковременны и следствием своим имеют упадок сил и разочарование в себе и в жизни.
Об утомляемости будет говориться и после "Иванова". В "Рассказе неизвестного человека" герой - террорист, разочарованный в целях и средствах своей деятельности, упорно и тщетно ищет причины утомления: "Но вот вопрос... Отчего мы утомились? Отчего мы, вначале такие страстные, смелые, благородные, верующие, к 30-35 годам становимся уже полными банкротами? Отчего один гаснет в чахотке, другой пускает пулю в лоб, третий ищет забвения в водке, картах, четвертый, чтобы заглушить страх и тоску, цинически топчет ногами портрет своей чистой, прекрасной молодости? Отчего мы, упавши раз, уже не стараемся подняться и, потерявши одно, не ищем другого? Отчего?" (VIII, 225-226).
Прямого и полного ответа на все эти "отчего?" Чехов в своих произведениях не дает: и по цензурным, вероятно, соображениям; и потому, что сам еще всего ответа не знает; и намеренно ("...Вы смешиваете два понятия: решение вопроса и правильная постановка вопроса. Только второе обязательно для художника" - XIV, 208). Ясно и постоянно у него лишь одно: он ищет внеличные причины и объективные условия - слишком далеко зашла эпидемия российской утомляемости, чтобы винить в ней только отдельных людей.
В одном из писем есть попытка набросать широкую панораму этих условий: "С одной стороны, физическая слабость, нервность, ранняя половая зрелость, страстная жажда жизни и правды, мечты о широкой, как степь, деятельности, беспокойный анализ, бедность знаний рядом с широким полетом мысли; с другой - необъятная равнина, суровый климат, серый, суровый народ со своей тяжелой, холодной историей, татарщина, чиновничество, бедность, невежество, сырость столиц и проч. Русская жизнь бьет русского человека так, что мокрого места не остается, бьет на манер тысячепудового камня" (XIV, 33-34).
Это объяснение, данное в том же 1888 г., когда писались вторая редакция "Иванова" и большое письмо о нем, широко, но исторически не конкретно - его можно отнести к разным, по обязательно к 80-м годам. Годом позже, в "Скучной истории", главная беда времени будет обозначена точнее: "... в моих желаниях нет чего-то главного, чего-то очень важного" - "того, что называется общей идеей или богом живого человека".
