Мне не нужны были ни Кветинка, ни Люба. А вот Камила должна была прийти непременно, иначе все теряло смысл. «Пускай придет одна Камила», — твердил я про себя… Нет, я не особенно стремился заполучить ее… Мы в великие чувства не играем! Но она не должна была лишить меня небольшого удовольствия.
На следующий день Бенито влетел в нашу комнату, хотя только что вышел из нее, отправляясь с письмом к Любе.
— Бросай все, и пошли! Бежим!
Я слетел вслед за ним по лестнице в столовую, там он поставил меня перед собой и сказал:
— Смотри! Вон в конце очереди. Видишь?
В очереди за обедом стояла Камила. Нам был виден только ее профиль, и он был безупречно прекрасен, более, чем когда-либо. Однако прежде она так немыслимо не одевалась. На ней был черный свитерок, черная юбка, черные нейлоновые чулки. Она была вся в черном!
Бенито, стоя за моей спиной, корчился в припадке судорожного смеха:
— Господи Иисусе! Конец света!
Несколько отдышавшись, он предложил:
— Пошли — выразим ей наше искреннее соболезнование.
— Нет, нет! — возразил я. — Погоди! Откуда же ей это стало известно?
— Наверняка от Кветинки. Пока Луцо не сменил одну на другую, они были не разлей вода. Пойдем!
— Нет, — отказался я. — Ты позовешь ее чуть позже. Она прибежит, так же как бегала к Луцо.
Что бы это значило? От злости я чуть не заскрипел зубами. Но сдержался. Боль скоро утихла, и я не ощущал ничего, ни малейших ее уколов… Меня успокаивала уверенность, что Камила придет, придет обязательно.
И она на самом деле пришла; тот вечер до сих пор стоит у меня перед глазами, словно только что начался.
Все приготовлено: свечи, вино, бутерброды, десерт, приличествующая случаю полутьма. В комнате прибрано, абсолютный порядок. Даже Мартинка Клингача мы заставили нацепить на шею галстук. Я гляжу на шкафчик Луцо и размышляю, как его отпереть, потому что ключа у нас нет. Я несколько нервничаю, но внешне волнение не проявляется ни в чем. Из головы нейдет наш последний разговор о Луцо. И как неизбывное звучит:
— Повтори этот номер с осколками. Хоть разок!
— А сам-то ты пробовал исполнить мои советы?
— Нет, не пробовал.
— Вот видишь! Сперва попробуй, а потом приходи…
— А это трудно?
— Адски трудно!
— Такому бабнику, как ты, трудностей уже не преодолеть!
Барышни пришли чуть ли не одновременно. Но только две — Кветинка и Люба. Чулиды! Я даже не поднялся с постели. Уставившись в потолок, внушаю Камиле, чтобы шла быстрее.
Мартинко Клингач пустил магнитофонную запись меланхоличных Кинд Гримсон. Кветинка возмутилась: «Только без музыки!..» Однако музыка задела ее за живое, и она расплакалась, всхлипывая судорожно, по-детски. Клингач неуклюже принялся ее утешать. Кветинка на полголовы выше его, но это ничего, ему с ней будет хорошо, он любит таких беззащитных. Вытянутое пламя свечей невольно приковывает взгляд, в изменчивой полутьме музыка звучит на удивление проникновенно, медленно и тихо. Бенито — и тот расчувствовался… Да нет… Бенито играет в то, что требует ситуация, он безупречен, как всегда. Щедрой рукой подливает Любе скалицкий «Рубин». Он изучил ее и знает, что стоит ей немножко выпить, как она тут же начнет хохотать безо всякой причины, и тогда скорбному настроению — конец… Краешком глаза я слежу, как те двое осваиваются друг с другом. Пока что упорно делают вид, будто ничего не понимают. Люба первая почуяла, чем тут пахнет, и, чтобы не пострадала ее пресловутая гордость, ведет себя так, будто пришла только потому, что настоял Бенито. Тем лучше для него. В конце концов, даже Кветочка не шлепает Клингача по рукам. Ей нужно утешенье. Все идет как задумано. Бенито с преувеличенной сентиментальностью и пафосом начинает вспоминать о Луцо, о прежних золотых временах, когда они вместе в общежитии растили пуделя…
