О яхт-клубе и предчувствии гражданской войны
У каждого человека есть заветное место, где он может снять, словно жмущие ботинки, дежурную улыбку или угрюмость, задвинуть в угол десяток лишних лет и пару забот, вылезти из тесной шкуры повседневности. Эти места у всех разные: письменный стол или верстак, бурлящий фестиваль реконструкторов или тишина утренней рыбалки, а то и покой собственных закрытых глаз – но они есть. Человека тянет в своё место с необычайной силой, там он может приоткрыть какую-то часть себя и на миг стать настоящим. Замученный жизнью айтишник, попав на КСП, вспомнит, что и он тоже бард; он будет хлестать шило, в двухсотый раз хохотать над анекдотом про скрученные колки и вести вторым голосом что-нибудь задушевное. А через неделю он будет увлечённо пускать с сыном бумажные самолётики, и нечто знакомое будет в его глазах: они вдвоём создают новое заветное место.
Для меня таким убежищем, среди прочих, был парусный клуб на Пироговском водохранилище. Я бывал там уже второй сезон, сперва проникнув тайком, по знакомству, потом – по законному праву (была у сотрудников технопарка такая льгота). Походил в разных качествах на всех тамошних плавсредствах, даже восстановил один катамаранчик и пробовал на нём гоняться, за недостатком опыта воткнул на порыве в волну и совершил кульбит через мачту, здорово напугав матроса. Был известен в узких яхтсменских кругах как «Тот, кто летал через Мачту», «Тот, кто сидел на Столбе» – имена, сделавшие бы честь какому-нибудь ирокезу. Поэтому, увидев меня в невеликой бригаде шабашников, старые мои знакомые скорее обрадовались: будет, кому проследить, чтобы корпуса яхт не приколачивали к зимним стеллажам (были тут в прошлом году умельцы). К метаморфозе из инженера в подёнщики отнеслись философски: время сейчас лихое, бывает всяко; наоборот бывает тоже, но реже.
Как всегда в сентябре, рабочих рук не хватало – студенты погружались в учёбу, и мало кто находил время на выходных съездить не покататься, а «саночки повозить». Наша бригада-ух была нарасхват: спешно подновлялись лодочные сараи, из которых ушлые дачники повыдёргивали доски на «фазенды», чинились рассохшиеся за лето слипы, перекрывались толем крыши. Одну за другой вытаскивали яхты, яхт-клубовцы снимали мачты, подвесные моторы и вообще всё, что можно было снять. Заливали смазку и антифриз, смазывали всё подвижное, обёртывали целлофаном неподвижное, и напоследок укрывали лодочки тентами, готовя к зиме. Вечером в клубной сторожке я заваривал смоляной густоты «лабораторный» чай из жёлтой пачки со слоном, нарезал тонкими ломтиками дорогой фрукт лимон. Чай пили молча, обычные мужские разговоры не клеились. Было отчего.
