— Ты долго там будешь сидеть? — Генкин голос из Центра управления полетами. — Водка прокиснет.
— Сейчас.
Говоришь медленно, потому что связь уже совсем никуда. Плохая связь. Космос полон всякой ерунды — метеориты, звезды, туманности. Туманностей больше всего. Сплошные помехи. Бесконечная толкотня. Вместо того чтобы всем сидеть у себя дома.
Но вдруг связь становится лучше. Почти нормальный сигнал.
— Давай за Серегины ходки. Кого он вытащил после нас?
— Михалыча.
— Давай за водилу Михалыча.
Замолчали. Я вытираю ладонью с пола свою кровь. Бесполезно. Все равно капает. После молчания — снова приличный сигнал.
— А потом?
— Потом, кажется, капитана.
— Значит следующую накатим за капитана.
Пытаюсь связаться. Прямо из-под стола.
— Чего ты там говоришь? Костя, ты не мычи. Давай вылезай оттуда. Жена потом соберет. Смотри, кровью весь пол устряпал.
Тщательно настраиваюсь на связь:
— Сначала был капитан. Потом — Михалыч.
В эфире — молчание.
— Ты уверен?
— Да.
— Ну ладно. Тогда сейчас накатим за капитана. А за Михалыча потом еще раз.
Я говорю:
— И за Серегу.
Они говорят:
— И за Серегу.
Я говорю:
— Потому что его нигде нет.
И выбираюсь из-под стола. В правой руке осколки.
— Говорил тебе, блин, порежешься. Давай их сюда.
— Я сам.
Но мне все равно радостно. Потому что мы снова втроем. А не по отдельности. И вокруг больше не космос. Генкина кухня. Осколки я все собрал.
Генка говорит:
— Чего ты такой довольный?
Я говорю:
— Я улыбаюсь.
Он говорит:
— Я вижу.
Я говорю:
— Наливай.
Мы ездили по Москве и по другим городам уже почти две недели. За полмесяца в Генкином джипе я увидел столько, сколько не видел, наверное, года три. Оказалось, что мир вокруг стал совсем другим, и мне было интересно смотреть на него из окна машины. Тем более что стекло было тонированным. Я бы и раньше не отказался поездить, чтобы не пугать прохожих своим лицом, но особенно как-то не предлагали. До того, как врачи окончательно сняли бинты, ходить по улицам еще было нормально, а потом стало уже не так. Особенно когда встречал знакомых. Даже не знаю, кому было неудобней — мне или им. Потому что надо ведь стараться. И как бы не замечать. Поэтому больше сидел дома и в квартирах, где делал ремонт. С хозяевами общался по телефону. А когда они приходили, то им, в общем, было не до меня. Почти не прикидывались.
Мир из окна машины выглядел немного приплюснутым, но мне все равно приятно было на него смотреть. Хоть он и убегал постоянно назад и вправо. Потом стал убегать влево. И это тоже было хорошо. Потому что Пашка наконец пересел на мое место. Не знаю, о чем они говорили с Генкой в ту ночь, когда я порезал себе руку у него на кухне, но о чем-то они, видимо, поговорили. И Пашка теперь сидел на переднем сиденье. И они обсуждали свой бизнес. Вернее, Генка его обсуждал. А Пашка иногда кивал. Но это и значило, что они обсуждали. Пашка по-другому обсуждать не умел.
