А лейтенант ему говорит: «Но он ведь уже мертвый». И Генка опять отвечает: «Своих не бросают, лейтёха». И я снова знал, что он скажет именно так. А духи по рации бубнят и бубнят: «Лейтенант, уводи своих пацанов оттуда. Слышишь, эй, лейтенант! Мы сейчас к вам придем. Мы вас живьем будем на бинты резать. Уводи пацанов, лейтенант». А Генка говорит: «Ты с ними тут пока побеседуй. С чурками». И ушел. А когда вернулся, духи лейтенанта по рации уже по имени называли: «Саша, ты меня слышишь, Саша? Передай своим, чтобы отозвали этот долбаный вертолет. И уходите оттуда. Прямо сейчас уходите». «Дурак ты, лейтёха, — сказал Генка. — Ты бы им еще адрес свой дал». А через два дня лейтенанта убили. В лоб и в живот. Две пули. Даже не из снайперской винтовки. Из калаша бьют за полкилометра. И гранатометы делают из простых труб.
Город мастеров. В детстве был такой фильм-сказка.
А теперь Генка смотрит на меня и говорит:
— Это я деньги забрал.
А я смотрю, как Пашка подходит к джипу.
— Слышь, Костя. — Генка трогает меня за плечо.
И тогда я говорю:
— Я знаю.
Пашка открывает дверь и садится на заднее сиденье.
— Надо же! — говорит он. — Все у них есть, а специальной посуды для микроволновки у них нету.
— Да ладно, брось ты ее, — сказал Генка. — Не поднимай. На счастье разбилась.
— Дети же бегают, — сказал я. — Наступят еще.
И стал собирать. Тем более что все равно уже под стол опустился, и, чтобы снова садиться на табурет, надо было еще накопить сил. Под столом. Чтобы голова меньше кружилась.
— Смотри, не порежься, — сказал сверху Генка. — Ты как там?
— Нормально.
— Порезался?
— Да.
Слова все короче, потому что на длинные тоже силы надо копить.
— А мы тебе уже налили.
— Я сейчас.
И голос какой-то другой. Тянется. Но пока все равно узнаю — мой голос.
— Мелкие, блин, — говорю вроде своим голосом.
— Тряпкой надо, — Пашка своим голосом говорит.
— Нету, — говорит Генка. — Я ее выбросил. Мы уже налили тебе. Ты где?
— Я здесь.
У Генки слов больше, потому что я торопился. Потому что мне не в кайф было сидеть и слушать, как они молчат. Я-то почему должен был напрягаться? Моих денег там не было. Там, откуда Генка их взял. Поэтому я говорил: не хотите, ну, как хотите, а я, наверно, еще одну. И от этого слова постепенно становились короче. И даже не постепенно, а довольно быстро. Сначала стало как-то плавно внутри, а потом слова стали короткие. Потому что не очень нужны. Протягиваешь руку и наливаешь. Или просто кивнешь. Даже когда не спрашивают. Сидишь внутри себя, как в космическом корабле. На запросы не отвечаешь. «Земля, Земля, вас не слышно. Плохой сигнал. Как слышите меня? Прием». И управление уже ни к черту. Где тут у них тормоза? Сидишь и смотришь в безвоздушное пространство. С удивлением. Потому что в иллюминаторах одна муть. И даже не голубая. Но топлива еще до фига. Это радует.
