Под потолком гудели сонные мухи, навевая тоску, У Людмилы стали слипаться веки. После лазаретной толчеи и нетерпеливого возбуждения операционной здесь было слишком тихо. Это расслабляло.
— Вы писали рапорт,— начал полковник,— о переводе вас в боевые порядки войск. Вам разве не нравится медицина?
"Ага, вот почему вызвали",— подумала Людмила, сразу вспомнив десятидневной давности случай, когда она высказала желание быть на передовой. Тогда на нее накричали, приказав служить Родине там, где она служит. О рапорте она уже забыла. И вот снова...
— Медицина мне нравится, но я считала, что смогу принести больше пользы на передовой, Я — снайпер и радистка. Кроме этого, я кончила аэроклуб. Наконец, я хорошо знаю немецкий язык и могла бы служить в разведке. А медиков и без меня хватает.
Полковник ее не перебивал, и она смущенно замолчала, ожидая, что он ей скажет. Бели начнет читать нотацию и делать выговор, то для этого не стоило вызывать сюда посреди ночи.
— На передовой, лейтенант, не в лазарете, Там тяжело, вы вон какая хрупкая.
Людмила действительно выглядела еще совсем подростком. Высокая, стройная, из-под пилотки выбиваются светлые волосы, лицо красивое, даже слишком красивое в этой суровой обстановке.
— Товарищ полковник, это мне известно... Я только что из операционной, и меня там ждут.
— Вы серьезно хотели бы воевать на передовой?
— Я тогда не шутила. Но мне приказали быть в лазарете, и я подчинилась.
— Так, понятно, — полковник прошелся по хате. — А если вам предложат нечто иное, еще более трудное, вы согласитесь?
— Безусловно...
Полковник остановился перед Людмилой.
— Вам придется остаться в тылу врага. Без глубокой разведки армия побеждать не может. Поживите в своих Высочанах, потом поступите на работу к немцам. Ну, а конкретно с вами будут говорить... Вы что — против?..
— Просто все очень неожиданно. Я даже не попрощалась со своими.
— И очень хорошо. Мы должны вас подготовить к работе как следует.
— Благодари? вас, товарищ полковник. Я постараюсь...
В ту ночь Людмила долго не могла уснуть. На чердаке, где ее поместили, все еще было душно. Пахло смолой от новой крыши из сосновой дранки. Где-то под стрехою в гнездах сонно чирикали воробьи, а с улицы долетал гомон, цоканье подков и натужный скрип колес.
Все произошло нежданно-негаданно и не совсем так, как когда-то думалось. Там, у полковника, она сказала, что постарается, и, значит, согласилась стать разведчицей. Но мечтала она о другом. Об открытых боях на тачанке, о самолетах-истребителях, о рейдах по тылам врага — обо всем том, что видела в кино, читала в книгах и газетах. Ее смутили слова полковника: "Потом поступите на работу к немцам". Как же это так, пойти на работу к врагу? В книгах о таком не писали. Там все было наоборот: враги подло использовали нашу притупленную бдительность, устраивались на, работу и шпионили, Так это же враги!.. А мы советские люди.
