В руинах еще можно найти древние артефакты и эликсиры, техники развития и навыки. Бескрайние Пустоши стали самым популярным местом для практиков в поисках своего счастливого шанса, наемников и разбойников со всего континента.
Это место чрезвычайно опасно, там коварство и смерть ходят рядом. Тем не менее, риск был оправдан. В руинах любая находка — сокровище.
Таков был мой план на ближайшие десять лет. Куда подамся дальше, так далеко я не заглядываю. Возможно, и этих десяти лет у меня не будет.
Я как раз доел ужин и собирался звать служанку, чтобы убрала подносы. Но она опередила меня, постучавшись в дверь и спросив:
— Господин, можно войти?
— Входи, — разрешил я ей.
Дверь открылась, и в комнату вошла молодая шестнадцатилетняя девушка в простом черном платье с повязанным вокруг талии белым передником. Она была высокой с длинными тонкими ножками, миловидным немножко детским лицом, однако полностью сформировавшейся женской фигурой, чувственными небесно-голубыми глазами и пухлыми алыми губками.
У нее была смуглая кожа и пурпурные волосы — отличительные черты любого слуги в этом поместье. Все потому, что они были рабами из одного южного варварского племени. Их внешность привлекала покойного старейшину.
У рабов не было имен, им давались числа. Двадцать восемь была моей личной служанкой. Многие в клане использовали слуг и служанок не только как прислугу, выплескивая на них свою похоть. И я, как представитель мужского пола с развившимися потребностями, вполне мог ей воспользоваться.
Надеюсь, прошлый я ее не трогал. Не хочу ненавидеть себя за то, что кого-то принудил. Хотя по факту это делал не я, в ее глазах я боюсь однажды увидеть отражение боли, направленное на меня.
— Ваша многоуважаемая тетя желает Вас видеть, — не поднимая головы, тихо сказала она.
— Понял, — ответив, я посмотрел на нее и меня вдруг осенило. — Но прежде чем мы пойдем, прошу, присядь, — я указал ей на подушку напротив меня. — Мне надо кое о чем с тобой поговорить.
— Господин, я не могу, — не зная, куда себя деть, замялась двадцать восемь.
Рабам запрещалось сидеть в присутствии хозяина. Это расценивалось как проявление неуважения. Но так же он не могла ослушаться приказа хозяина. Как бы она не поступила, это шло в разрез со всем, что она считала смыслом жизни.
— Я не приму отказа. Присаживайся.
Я не повышал тон и говорил спокойно. Я не хотел ее напугать. Тем не менее, она вздрогнула и нервно стиснула платье.
— Д-да, господин.
