— Кто это? — осторожно спрашиваю я.
— Молчи, — велит, не поднимая взгляда. Права знать у меня нет и не будет.
…Через какое-то время ему становится легче. Постепенно, но становится. Удается даже успокоиться.
Подняв голову, он с шипением втягивает в себя воздух, тут же выдыхая его. И ещё раз.
А потом берет меня за руку, разворачивая в сторону выхода.
— Поехали домой, — говорит, ища в кармане ключи от машины.
Темно-зеленые глаза влажнеют, но одновременно с этим и наливаются кровью. Страшная и непонятная смесь обращается ко мне. Требует принять её. Сегодня. Сейчас.
— С удовольствием, — шепотом отвечаю я, приподнявшись на цыпочках и притронувшись к его губам — сухим, побледневшим — ещё раз. Контрольный.
В этот раз все проходит немного иначе, чем в предыдущий. В этот раз в движениях Эдварда нет нежности и слаженности, нет недосказанности. Он берет то, что ему причитается, что ему принадлежит. Нет необходимости играть роли и изображать что-то.
Мужчина будто бы выпускает наружу отчаянье, которое скопилось внутри. С каждым его движением, с каждым поцелуем, оно все явнее, все горше. Я чувствую это и не сопротивляюсь. Мне приятны и его присутствие, и его близость. В любом виде. Всегда.
Через час мы вдвоем лежим на подушках, молча прикасаясь друг к другу. Сначала плечи, потом грудь… я перебираюсь на его плечо, в стремлении не тянуться так далеко к лицу. Впервые открыто прикасаюсь к шраму. Его розоватая полоска выделяется на фоне остальной кожи. Эдвард хмурится, но моей руки не убирает.
— Никогда не задавай мне вопросов, — произносит он ровным, спокойным голосом. Но уверенным. И даже, наверное, жестким.
— Нет…
— Да. Если тебе ещё хочется, чтобы мы встречались, — обрывает он. — Никакой самодеятельности. Никакого упрямства.
— Но ты же задаешь, — обиженно бормочу я. Но если честно, больше всего боюсь, что сейчас он отстранится.
— Только нейтральные и по делу, — объясняет Коршун, — «как дела», «как погода», «почему ты выбрала это платье» — такие тоже можешь спрашивать.
— Я угроза для твоей личной жизни? — не могу удержаться от улыбки. Звучит по-идиотски.
— Белла, — а вот Эдварду не до смеха. Моя веселость, кажется, и вовсе раздражает его, — давай без остроумия, пожалуйста.
Я опускаю глаза, прикусывая губу. Все оказалось куда серьезнее, чем я думала. Особенно что касается моих собственных чувств. Почему-то его просьба не лезть глубже, чем на пару сантиметров, больно колет. Мне это действительно так нужно?..
