А уж Джеймс-то тем более…
Наконец жуткое изобретение человечества остается позади.
Следую к столовой, скрывающейся за массивной аркой из красного дерева.
Все стены этой комнаты окрашены в серый цвет, что придает ей строгости, угрюмости и дороговизны. Впрочем, в то же время она идеально отражает внутренний мир застывшего без движения хозяина, сидящего на одном из тяжелых стульев.
Их всего двенадцать и все они сосредоточены вокруг большого стеклянного стола. В центре его одиноко и блекло стоит гигантская ваза с искусственными цветами.
Немудрено — ничто живое не выживает в этом зомби-логове.
Мои шаги чересчур хорошо слышны в воцарившейся тишине. Здесь не шумят. Здесь не кричат. Здесь даже не дышат… ну, почти.
Когда до ближайшего стула остается два шага, рука мужчины указывает на место напротив него.
Послушно сажусь куда следует.
— Роза… — едва слышно протягивает Маркус.
— Роза, — немного поворачиваю голову к волосам, чтобы услышать аромат.
— È salito per la bellezza (Роза для красавицы), — с легкой ухмылкой, продолжает он.
— È salito per il mio uomo (Роза для моего мужчины), — поправляю я. Благо, теперь дела с итальянским обстоят гораздо лучше.
Черные глаза поблескивают. Очередное одобрение. Сегодня твой день, Изабелла!
— Ты голодна?
Ответ «нет» даже не рассматривается.
— Конечно.
Маркус щелкает пальцем, что в тишине звучит довольно громко. Через две секунды из резной арки появляются Катрина и ещё какая-то женщина, несущие в руках два серебряных подноса.
На их лицах ни доли эмоций.
Молчаливо оставляя принесенное на столе перед нами, прислужницы Вольтури удаляются.
— Открывай, — позволяет мужчина. До этого как бы мне не хотелось, а касаться подноса запрещено.
Осторожно снимаю тяжелую крышку, откладывая её в сторону.
Взгляду предстают две тарелки, наполненные традиционным содержимым.
На одной из них — той, что побольше — устрицы с дольками лимона. На второй несколько кусочков курицы с тушеными овощами.
Аромат, как ни странно, аппетитный.
Принимаюсь за морепродукты, даже не замечая их вкуса. Слежу за каждым движением Маркуса, стараясь есть так же медленно и спокойно, как он.
Около двадцати минут проходит в полном молчании. Лишь звяканье вилок изредка разбивает тишину.
Когда последняя тарелка мужчины пустеет, я вынуждена отложить приборы.
Я ем только тогда, когда ест Маркус. Это закон.
— У меня есть для тебя новости, Изабелла, — закрывая поднос крышкой, сообщает он.
— Я слушаю.
— Сегодня вечером я организую деловой ужин. Тебе следует на нем присутствовать.
