— Они умерли? — выгнувшись на его коленях, я пыталась разглядеть, дышат пернатые или нет. Очень надеялась, что живы. Мне хотелось видеть вместе всех троих — наверняка это был их малыш. Мне хотелось хорошего конца, а от картины так и веяло холодом.
— Едва-едва, — неслышно доложил папа, — оставалось меньше суток, но Пташка успела.
Изумрудное пятно мелькнуло в воздухе — раз, и появилось здесь! Опрометью кинулось к двум коченеющим тельцам, широко раскрыв свои карие глаза-бусинки, — из них вот-вот покатятся слезы!
С замиранием сердца я следила за этой картиной. Забыла, как дышать, растворившись в ней.
— Пташка увидела, что если она не поможет, все будут обречены. Смерть Птицы равнялась смерти более дорогого Пташке существа. И разом, ничуть не пожалев, та скинула все три пера. Она открыла для себя, Изабелла, что самая большая драгоценность на свете — это любовь. И ради нее ничего не жалко. Даже жизни.
Вслед за перстнем, проскользнувшим влево, Изумрудная действительно потеряла все ярко-красное оперение, рассыпав его на ледяную чернуху и розового птенчика. Обрекла себя на верную гибель, потому как следом за ее действиями, почти сразу, подул ледяной ветер. Гортанно простонав, вздрогнув, Пташка растворилась в пространстве. Погибла.
А вместе с тем, как пропала она, испарился и синий туман. Пламя, медленно пробравшись через него, вернуло себе прежние позиции в камине. Снова оранжевым огоньком подрагивало на поленьях. Будто ничего и не было.
— Конец, Белла, — объявил отец, вместе со мной поднимаясь с кресла. Теперь его глаза были как прежде, живые, светлые. Теперь и голос тот же… он вернулся!
— Пташкой была мама… — тихонько сказала я, опустив голову. Несложно было провести параллель между всей этой историей. Пташка — мама, Птица — папа, а птенец — я. Он обещал рассказать мне, что случилось с мамочкой, почему она не здесь. Обещал, когда подросту… и поведал тайну. Раскрыл ее на день рождения.
Отец нежно улыбнулся мне, потрепав по волосам. Обрадовался, что я поняла.
— Да, любимая. Мама. Ты была для нее дороже всего на свете.
— Но все птички сейчас счастливы, — выгнав из голоса грусть, я с нежностью поглядела на папу. На сей раз не встретив сопротивления погладила его по щеке. — И мама тоже. Да?
— Да, — серьезно кивнул он, — потому что есть те, Белла, за кого не жалко отдать даже жизни. За улыбку которых можно все отдать…
И поцеловав меня — сильно-сильно, как люблю, — в лоб. Обнял по-настоящему и, не глядя на холод от своих рук, обогрел. Спрятал от страхов:
