Хорошо… поднимаю руку снова. Вернее, снова пробую поднять. И терплю фиаско.
— Ты меня хоть слышишь? — в голосе незнакомца раздражение, ничуть не сокрытое. Я ему надоедаю.
— Слышу…
— Вот и делай, что говорю. Лежи смирно, Изабелла.
Знает мое имя… это нормально? Или здесь, по другую сторону от поверхности земли, все друг друга знают? Я запутываюсь, и блаженное состояние покоя, перемешанное с удовлетворением, где-то теряется. Он лишает меня моего блаженства!
— Я умерла, — не дрогнувшим голосом констатирую общеизвестный факт, — ты не будешь мне указывать.
Почти нутром чувствую, как повисает удивление незнакомца в пространстве. Наверное, от моей самонадеянности… но, так или иначе, с озвученным он соглашается. Снежинки падают, ветер направляет их, а я лежу. Однако без излишних нравоучений теперь могу делать то, что пожелаю.
— Благодарю, — колко говорю, приметив взглядом еще одну чудесную снежную звездочку. Жду не больше секунды, пока она опустится ниже, и поднимаю-таки, наконец, руку. Вытягиваю.
В такт этому действию — запретному, как было озвучено, — ярчайший всполох из сильнейшей боли, напитанной железным привкусом крови, проносится перед глазами. Острой и метко пущенной стрелой вонзается через пах в нижнюю часть спины, пробивая из глаз такие слезы, о которых мне даже на Земле не было известно.
Задыхаюсь, отчаянно дернувшись, как в предсмертной судороге. И тогда стрела вонзается глубже.
— Помочь? — как бы между прочим интересуется незнакомец, чьи предостережения я так преступно игнорировала. Он дальше, чем был от меня, судя по голосу. Я не решаюсь поднять голову, чтобы увидеть, где именно. Хватает того, что одно ядовитое острие уже разъедает мою плоть.
— Д-да…
— Ну вот видишь, — он тяжело вздыхает. Я не слышу ни единого шага, зато вижу нечто наподобие синеватого тумана. Мягким клубком вырываясь откуда-то со стороны мужчины, теплым прикосновением, куда более нежным, чем снежинок, унимает мою боль. Накрывает ее собой, прячет и в конце концов искореняет. Как какое-то чудесное средство от всех болезней.
— Теперь понимаешь, почему не стоит двигаться?
С все еще невысохшими, но, благо, унявшимися слезами, повторяю:
— Д-да…
Удовлетворяю его. Ответа не получаю, но чувствую одобрение. И мое прежнее блаженное состояние возвращается, медленно, но верно. Забирает в свои мягкие объятья, покачивая как в колыбели.
Время идет, темнеет небо, и постепенно по моему телу проходит легонькая дрожь. Не замерзаю, но явно стою на пороге этого. Кожа начинает реагировать на холод почти так же, как в прежней жизни. Теперь снег не помогает.
