Мужчина не хочет останавливаться — сознанием, — но тело твердит обратное. Болит и ноет уже везде, а грубые пузыри воздуха снова в глотке. Он умрет, если не переведет дух. Он не доберется до выхода.
И лишь потому, скрепя сердцем и кусая до крови губы, Эдвард все же замирает на очередном прямоугольнике света. Садится на пол, упираясь кулаками в пол. Смотрит в стекло — ему ничего больше не остается. Тень сзади пропадает — не нагнала, успел.
В этот раз перед ним год две тысячи одиннадцатый. Родильное отделение городской больницы Бостона, тринадцатое февраля. В одноместной палате с телевизором и розовыми шторами, под каскадом синих воздушных шаров, вертолетов, медвежат и даже детских пинеток лежит Элис. На руках у неё сладко посапывает Ирма. Сегодня её день рождения. Они с Беллой приходят с цветами и набором детских костюмчиков. Садятся на кресла возле стены и разговаривают с новоиспеченной мамочкой. Джаспер — теперь не только верный муж, но и гордый отец, — на стуле рядом, возле самой кровати, не может налюбоваться на дочку. Он уже её обожает и называет самой красивой на свете. Элис смеется, а в глазах Беллы, несмотря на всю любовь к сестре, серебрятся слезы. Чуть позже — вечером — она будет безутешно рыдать на руках у мужа, вжавшись лицом в его рубашку и ударяя пока ещё безжизненный живот обоими руками.
«Когда я была маленькой, — шептала, утирая горячие слезы, — филатха, подаренная бабушкой, потерялась. Мы искали её три дня. Нашли на четвертый. Мама называла это недобрым знаком, а папа лишь посмеялся и увез меня в парк, чтобы выбить из головы такие глупые мысли. Но теперь я вижу, что мама была права. Филатха потерялась, и это значит, что детей у меня не будет. Никогда не будет, Эдвард…»
В который раз её отчаянье топит его с головой. Накрывает волной, подобной цунами, от которой не спрятаться, не скрыться. Погребает под собой.
И снова так больно… так больно внутри, что нет никаких сил. Он поднимается и бежит дальше. Он больше не может смотреть, как она рыдает, по-девчоночьи жалостливо заглядывая в его глаза. Пока ещё видит там мужчину и защитника. Пока ещё его любит.
Ковер, ковер, ковер… осколки, осколки, осколки… тюль, жучки, тюль…
Предательский воздух кончается, а на горизонте, как назло, уже новая дверь. Уже новая и подготовленная пыточная картинка-воспоминание.
Тень накидывает оковы; запах алкоголя, сопровождающий её, тут как тут.
Опять никакого выбора. Опять спасение лишь в остановке.
