До той ночи он мог обрадоваться.
После нее — нет.
И вперемешку с такими мыслями, вперемешку с окончательным осознанием, все становится на свои законные места. Картина приобретает четкость и ясность. Все дается увидеть в истинном свете. Без ночного покрывала надежд…
Отпускает тошнота и слезы. И даже желание закричать отпускает. Их место с достоинством и честью занимает решимость.
Белла поднимается на ноги, не успев даже удивиться тому, что не надо было ни за что хвататься для опоры. Обоими ладонями, пряча, накрывает живот. Одергивает задравшуюся майку.
И шипит, не скрывая той злости, что чувствует. Не скрывая боли:
— Именно это. Но я не позволю тебе ничего с ним сделать, Эдвард.
Не печалься, все пройдет –
Ангелы не спят.
Их не видно из-за облаков.
Он бежит по коридору, а за ним вдогонку несется черная тень.
Он падает — тень замедляется. Он поднимается — она нагоняет.
Впереди лишь темное пространство с яркими всполохами серого света по стенам. Они будто бы падают из невидимых окон и освещают тот путь, который ему ещё предстоит пройти. Кроваво-красный ковер уходит вдаль. Развернуться — значит столкнуться с тенью лицом к лицу, бежать вперед — бежать в неизвестность. Но выбора у Эдварда нет. Он знает лишь то, что нельзя попасться в страшные когти преследователя. А остальное — неважно.
Вперед, мимо серебряных ваз на постаментах.
Вперед, мимо осколков хрусталя возле стены.
Вперед, под низко свисающим тюлем, кишащим непонятными маленькими жучками.
Вперед. Только вперед.
Его дыхание сбивается, колени подгибаются, а руки, в попытке схватиться за что-то для опоры, дрожат. Эдвард не может бежать, но бежит. С каждым новым шагом переступает через себя, игнорируя то отвратительнейшее чувство, когда сгорает кислород в легких и комьями разрывает глотку новый, пыльный, из коридора, который старается протолкнуться внутрь.
В один из моментов становится так больно, что он громко несдержанно стонет, и его голос эхом отдается от высоких потолков и бетонных стен. Красный ковер алеет больше прежнего.
А чудище ближе. А оно — нагоняет.
Когда тень уже совсем рядом, когда готовится накрыть собой и навеки погрести под черными одеждами, Эдвард падает на колени. От слезящихся и болящих глаз не сразу замечает, где сидит. А выходит, возле двери. Открытой, даже распахнутой двери, ведущей куда-то внутрь огромного комнаты — его тюрьмы. Он протягивает руку, в попытке убедиться, что это не мираж. Чувствует и косяк, и ручку, и гладкое дерево, но как только решает пробраться внутрь, натыкается на невидимую преграду. Тонкое-тонкое прозрачное стекло. Но разбить не выйдет. Никак.
