— Ты за этим пришла в парк в два часа ночи? — неверие так и сквозит в вопросе. А ещё обреченность.
— Я забыла спросить у тебя в кофейне.
— И выбрала прекрасный момент для вопроса. Сейчас.
— А почему бы нет? Я вижу, ты разбираешься в этом…
Эдвард часто дышит. Удивленно, ошарашено, изумленно глядит на неё. Не верит. Не понимает. Зубы громко стучат друг о друга, зрачки становятся шире и шире, а руками — особенно той, что с пистолетом, — явно завладел тремор.
— Арабика, — наконец выдает, облизнув пересохшие губы, — или Бурбон. Мне нравятся оба.
— Хорошо, — Белла кивает, делая вид, что запоминает оба варианта. На деле же даже не имеет представления, что только что услышала, — спасибо.
И тут же лихорадочно пытается сообразить, что ещё спросить. Молчать нельзя. Молчать — непозволительно. Выстрелит и все будет кончено. А пока ещё есть смысл бороться. Пока она единственная, кто может его переубедить.
— А «Арабика», это потому, что кофе арабский?
Он поднимает на неё невидящие глаза. В свете луны они искрятся.
— Аравийский полуостров — вот где его попробовали европейцы.
— А «Бурбон»? Я знаю, есть такое вино…
Белла приближается. Говорит и приближается. Отвлекает внимание оттого, что собирается сделать. Занятый вопросами Эдвард явно не будет сопротивляться. К тому же она, как бы глупо это не звучало, как бы ужасно не выглядело, не боится за собственную жизнь. Хоть краем сознания и понимает, что вполне может остаться здесь, под фонарем, с пулей между ребер. Или во лбу — это уже как он выберет.
— Это остров… — мужчина поджимает губы, морщась, будто от боли, — когда-то французский.
— Остров, ну конечно… — совсем близко. Уже рядом. Она смотрит на него сверху вниз, смотрит в яблочные глаза, пустые и отчаянные, на сложенный в тонкую линию рот, ходящие желваки под кожей… и внутри все так и дрожит, так и разбивается на части от этого зрелища. Воздух в легких перегорает с утроенной силой.
— Эдвард, я хочу тебе помочь, — рука, выверяя каждое движение, каждое его колебание — и внутренне, и внешнее, — следует к пистолету очень осторожно. Неверное движение — и конец. Всему.
— Я не просил, — отрицательно шипит он, отстраняясь. Крепче прижимает дуло к виску.
— Я знаю. И не проси. Просто позволь, пожалуйста.
— Ты не понимаешь, кого собираешься спасти… — отрицательно мотает головой мужчина. Ободки его глаз недвусмысленно краснеют, но сталь внутри зрачков никуда не пропадает. Уверенность та же. Уверенность там же. Как и в кофейне, когда пообещал, что больше они не увидятся. Уже тогда знал.
