Я кладу свою ладонь на его, некрепко пожав пальцы. Рада, что могу позволить себе такое прикосновение.
— Твои слова дорогого стоят, Триггви. Это слова настоящего отца.
— Ты щедра на похвалу…
— Я говорю то, что я вижу. Еще до того, как узнала о твоей дочери, я видела прекрасного человека, а теперь вижу еще и прекрасного папу. Ты переоцениваешь время, в которое мы живем — такое сочетание теперь большая редкость.
В молчании кухни слышны завывания ветра, удары градинок и шум стекающей воды. Непогода не унимается, и вслед за ней все громче и быстрее стучит у меня в горле сердце. От пристального взгляда исландского сказочника, не разбавленного, по сути, ничем. Долгие, столь долгие две минуты мы не произносим ни слова, не совершаем ни движения. А затем Триггви вдруг резко, до рези в ушах от скрипа, отодвигает стул. Приседает передо мной, из-за своего роста оказываясь лишь на голову ниже.
— Ты даже представить не можешь, какая ты Сладость, Асаль.
Я понимаю немой жест, которого не было, бессловесный знак, который и не нужен. Потому что я чувствую все то же самое в этот момент. Я вижу наше сходство в загоревшихся глазах Триггви.
Он меня целует, а я беру в ладони его лицо. Глажу бороду, скольжу по коже, зарываюсь в волосы и притягиваю к себе ближе, сильнее. Чтобы чувствовать лучше. Чтобы вот теперь воплотить все прежние ожидания в жизнь.
Мы с Триггви уже целовали друг друга — под лучами авроры, в его машине, наедине и с собой, с природой. Сейчас все по-другому — куда-то девается робость, утекает осторожность, скрывается под налипающим на окна снегом боязнь. Есть только горячее, нестерпимое, откровенное желание. Во всех его смыслах.
Начавший первым, первым мужчина и останавливается. Глубокий поцелуй, от которого и мое, и его лицо так и пылает, мягко заканчивает. Широкие ладони держат мою голову, гладят волосы, а потом и шею, и плечи, и мои собственные руки. Большими пальцами я очерчиваю границу бороды на щеках Триггви, осторожно обхожу ссадину.
— Тебе бы ее промыть… а то саднить будет.
— Уже саднит, — он тяжело выдыхает, с откровением посмотрев на мое лицо, — и куда сильнее.
От двусмысленности я лишь пьяно ухмыляюсь, не краснея.
Триггви крепко, но отрывисто целует мою ладонь. Его сбитое дыхание пускает целый рой мурашек по всему моему телу.
— Если бы мы с тобой встретились в другое время, Асаль… или в другом месте…
Его спавшую прядку, еще до конца не высохшую, я бережно заправляю за ухо.
