Но наступал час ужина. Сначала коктейли. За ними вина: свое — к бифштексу, свое — к ростбифу. Претензии («я просил с кровью», «а эти крабы в самом деле свежие?»). Тяжелые подносы. Метресса, присматривавшая за порядком в зале, тщательно следила за тем, чтобы те подносы разносили официантки и их помощницы, — она, вероятно, неосознанно руководилась стремлением к справедливости и рассуждением, что по отдельности не справиться ни тем ни другим. Уже к половине девятого Дила и другие девушки просто отупевали от усталости, улыбки на почти детских лицах становились все вымученнее, подмышки взмокали, а по спине ручьями стекал пот. Тут-то и раздавался повелительный голос распорядительницы: «Дила, уснула ты, что ли? В облаках витаешь?» Между тем «облака» уносили Дилу совсем недалеко — всего на каких-нибудь двести миль, в Сан-Франциско.
В одной из грез, которую и сама Дила считала ребяческой и несбыточной, ее удочеряла почтенная супружеская пара (лет эдак за пятьдесят; матери Дилы было всего тридцать восемь). Вот подойдет время им уезжать из «Сада», и скажут они: «Дила, дорогая, мы даже представить себе не можем, как нам без тебя. Не могла бы ты...?» В «Саду» частенько останавливались на несколько недель подходящие пары — пожилые люди из Сан-Франциско или даже Лос-Анджелеса, Сан-Диего и Скотсдейла. Дила им нравилась, они не скупились на чаевые, но потом преспокойно уезжали и даже ни единой открыткой не напоминали о себе.
В другой грезе — чуть более реальной, более «взрослой» — в «Саду» появлялся мужчина — похожий на красавца брюнета с рекламы «роллс-ройса» — загадочный и одинокий, влюблялся и увозил ее с собой.
А наяву в «Сад» заглядывали местные ребята — поболтать со знакомыми официантками. Они и с Дилой заговаривали, но... волосы слишком длинные, лица загорели неровно от серфинга и мотогонок — единственных развлечений, не считая пива. На таких Дила и внимания не обращала — продолжала грезить.
Обычные клиенты «Сада» давали небогатую пищу для фантазии. В больших семейных автомобилях прибывали моложавые преуспевающие пары, все одетые с иголочки, новехонькой спортивной амуницией, в окружении многочисленных чад. Помимо этих образцовых отдыхающих всегда останавливались две-три юные парочки, то ли уже поженившиеся, то ли еще нет, но неизменно производившие впечатление живущих не по средствам. И всегда бывали старики. Показался, правда, один и помоложе, неженатый, вернее, почти разведенный, лет двадцати восьми, вполне хорош собой, но непохоже, чтоб у него водились большие деньги, и вовсе не брюнет — рыжеволосый Уитни Иверсон. Сбоку на шее было видно красное как клубника родимое пятно. Глаза голубые, очень живые и глубоко посаженные.
