— Чего ты боишься, сумасшедшая. Не съем же я тебя. Я маленьких не ем. Даже не знаю, как их едят. Мне только пить хочется. В горле пересохло. Дала бы ты мне яблоко.
— Сам возьми. Их вон сколько на земле.
— А я хочу, чтобы ты мне дала. Это будет твое прощение и еще что-то.
— Что?
— Дашь — скажу.
Глядя мне в глаза, она наклонилась за яблоком. Медленно приближаясь ко мне, несла яблоко на протянутой ладони. Подошла ко мне. По ее лицу пролетал свет белевшего овса и золотившейся кукурузы. Я взял с ее ладони яблоко. Вытер и изо всех сил подбросил вверх. Закрыл глаза и подставил ладони. Яблоко, хлопнув, упало мне в руки. Я подпрыгнул от радости и впился в яблоко зубами. Девушка поглядывала на меня, смущенно улыбаясь. Я только не знал, почему она улыбается, то ли потому, что я так жадно грызу яблоко, утоляя жажду, то ли потому, что я подпрыгнул от радости, как старый петух, которого неделю продержали в корзинке.
— Ты только не подавись. Был уже один такой, что подавился куском яблока и с тех пор не может его проглотить. Не подавись, Петрек. Кто тогда в хоре будет петь? И кто мне скажет, что значит это яблоко?
— Уж если ты так хочешь знать, то скажу. Рай. Ты что так смотришь? Рай, говорю я, и с тобой. Ты даже не представляешь, как я хочу вместе с тобой в рай. И не в тот рай, что Адам и Ева на две половинки разделили, а в целый рай. Бог даст, еще с каким-нибудь хуторком да с какой-нибудь кукушкой в дубраве.
Девушка хотела что-то сказать, но я уже привлек ее за руки к себе и целовал в губы, в выгнутую шею. Она пыталась защищаться, упираясь локтями мне в живот. Но когда я крепче прижал ее к себе, девушка закинула руки мне за шею и прильнула ко мне всем телом. Обнявшись, почти слившись друг с другом, мы раскачивались, переступая с ноги на ногу, с носков на пятки. Я гладил ее по непокрытой голове, по лицу, едва различимому в сумерках, по гладкой ровной шее.
Мои руки коснулись ее груди. Девушка вздрогнула, словно кто-то невидимый спугнул возле нас невидимую птицу. Но не отодвинулась от меня, а стала только что-то быстро говорить. Я не понимал ни слова. Ведь она скорее пела какой-то незнакомый мне псалом или утреннюю молитву. А если и говорила, то мне казалось, что это молитва или литания. Я-то слышал что-то божественное, ведь мне самому хотелось молиться.
И хотел я упасть на колени и поблагодарить таинственную силу, которая проникает и в растения, и в воды, за то, что она привела на эту дорогу девушку, за то, что сговорился я с ней и словом и плотью. И за то, что не был я тогда тем зверем, которого впустили в ягодник и на лесную пасеку.
