Но лишь только я повернулся, чтобы посмотреть, не идет ли кто, девушка воспользовалась этим и изо всех сил толкнула меня в овес. Я не успел выкарабкаться, не успел даже приподняться на локти, она уже сидела на мне верхом, дергала меня за волосы и колошматила кулаками. Я увертывался как мог. Хохоча и дрыгая ногами, я кричал, что она разбила мне нос и губы. Как только девушка перестала меня колотить, я попытался одним рывком высвободиться из-под нее. Она, правда, покачнулась, но ее ноги, открытые так высоко, что от их вида у меня снова пересохло в горле и сильнее разболелся низ живота, стройные и ослепительные, как хрусталь, сильно стискивали мои ребра. У меня даже дух захватило. Я попытался просунуть руку между ее ног, но она еще сильнее сжала меня. От боли у меня потемнело в глазах. И только когда я пообещал, поклявшись рассыпанными яблоками, что не буду к ней приставать, она разжала колени и с хохотом стала щекотать мои пересохшие губы сорванными стебельками. Она приговаривала, что ей еще никогда, даже ночью, когда всякое бывает, не приходилось скакать без седла на такой смирной лошадке.
Я покраснел от стыда и шепнул, что кто-то идет. Девушка вздрогнула, разжала колени. Я приподнялся на локтях, обхватил ее руками за шею и упал вместе с ней в овес. Привлек ее к себе. Руки с шеи я передвинул на лопатки. Переплетя пальцы так крепко, что они побелели, я сжал ее изо всех сил. Она пыталась защищаться, хватая зубами меня за ухо. Но когда я стиснул коленями ее бедра, она замерла. Теперь она охала от боли. Постепенно ослабляя свои объятия, я попытался ее успокоить.
Она лежала подо мной, втянув голову в плечи. Лаская пальцами ее лицо, обнаженную шею, я целовал ее в локти, в плечи. Не доверяя мне, она начала еще яростнее защищаться. Когда я поцеловал и укусил ее губы, она вытянулась и стала всхлипывать. Я гладил ее по щекам, по голове, по напрягшейся от усилия шее, по трясущейся от плача спине. Она плакала все громче. Первый раз я назвал ее по имени, тихо, тихонечко, совсем тихонечко. Первый раз я попытался петь колыбельную, молиться кому-то, лишь бы успокоить ее. Ничего не помогало. Она плакала все громче.
Тогда я отодвинулся от нее, натянул на ее ноги помятое платье. Я поднял с земли два яблока и, перебросив ей косу за спину, подал ей одно. Она перестала плакать. Поднялась, села, взяла яблоко в левую руку, а правой, сорвав горсть овса, бросила его мне в глаза. Не успел я протереть лицо и выплюнуть зерна, как она уже стояла. Я попытался подойти к ней, но она все дальше и дальше убегала от меня. Я гнался за ней по овсу, по кукурузе. Она все время ускользала. В этой беготне мы потоптали немало овса и кукурузы. Мне стало жаль вытоптанного поля. Я остановился.
