Отсутствие его должно было продлиться не более суток-двух.
Эмма сначала было выразила желание поехать вместе.
— Зачем это? — ревниво спросил Вячеслав. — Уже наскучило у нас?
— О, нет. Тут так хорошо.
В самом деле, ей, по-видимому, пришлась по душе жизнь на хуторе. Она охотно подчинялась её распорядку и обычаям: даже три оставшиеся дня страстной ела постное, несмотря на то, что Вячеслав хотел для неё изменить стол.
Только никак не могла рано ложиться спать и рано вставать, как ни старалась. Ночь, по крайней мере, первая половина её, была неодолима. Как только зажигались огни, Эмма становилась совсем другим человеком, чем днём: возбужденнее, веселее, даже интереснее. Она переходила из комнаты в комнату, бренчала на рояле, распевала шансонетки, дурачилась с Вячеславом и пыталась втравить в эти дурачества Севу.
Накануне отъезда старшего брата, в сумерках, она затеяла игру в жмурки и принудила играть и Севу.
Завязали глаза Вячеславу, и он сначала снисходительно, а потом с азартом стал ловить их, причем она со смехом дёргала его то с одной, то с другой стороны. А когда он кидался к ней, она, выше икр поднимая юбки, как кошка, отскакивала в сторону Севы и как будто безотчётно жалась к нему всем своим пышным телом, хохоча и изгибаясь, точно её щекотали, поднимала руки, с которых сползали широкие рукава, обнажая их до самых плеч.
Тепло и аромат её прикосновений обдавали Севу жаром, от которого становилось жутко. Он сжимал веки, чтобы не видеть её и прийти в себя, и отвращение к ней боролось в нем с неопределёнными жадными брожениями, поднимавшимися наперекор всему в его крови.
Но вот завязали ей глаза, и она стала гоняться за обоими. Сева отлично видел, что у неё между платком и глазами есть маленькая щелочка, и она притворяется, что не видит.
Она метнулась прямо к Севе. Тот в испуге шарахнулся прочь от неё, тяжело дыша, с бьющимся сердцем. Она опять бросилась за ним. Он снова едва успел ускользнуть от неё. Теперь ей уже, очевидно, даже не нужно было стараться увидеть его. Он не ускользнет; она знала, где он не только по производимому им шуму, но и по чутью, и как будто уже умышленно играла с ним, как кошка с мышью.
И они стали носиться по комнате, наталкиваясь на мебель, останавливаясь на мгновение, чтобы побороть охватывающую их усталость и странную дрожь.
Глядя на эту гонку, Вячеслав стал громко, безудержно хохотать, довольный тем, что она так ловко приручает его брата.
И Сева чувствовал это, и на этот смех ему хотелось крикнуть брату что-нибудь резкое и оскорбительное и злобно рассмеяться самому.
