Сева ничего не ответил. Но она по-своему поспешила загладить свою оплошность.
— О, нет. Я не сомневаюсь ни на минуту, что, если бы и напали на нас разбойники, — вы бы защитили меня. Но мой багаж, который идёт за нами...
— Не беспокойтесь, и багаж будет в целости, — ответил он, и неестественным голосом, точно ободряя самого себя, воскликнул: — Ну, вот мы и дома.
Было ясно, что он сам чувствует себя не совсем ловко.
Залаяли собаки. Семён протяжно свистнул, — лай сменился радостным визгом.
— Ах, ах! — заволновалась гостья. — Это чудесно. Я не видала ничего подобного.
Она захлопала в ладоши, выражая с явным преувеличением свой восторг и настроение.
Хуторские рабочие в этот час уже спали, но прислуга встретила приезжих с большим оживлением и услужливостью.
Сева поспешил первый выпрыгнуть из коляски и вбежать в дом, чтобы не видеть впечатления, которое произведёт и здесь на всех приезд этой особы: ведь все сразу поймут, кто она и зачем приехала. Было ещё что-то, что заставляло его опередить гостью, но и это было бессознательное: он боялся и вместе желал, чтобы белый нежный призрак встретил его и брата на пороге вместе с нею, и подняв руку, как светящееся крыло, сказал:
— Нет. Я ещё здесь.
Но они уже всходили по ступенькам под руку. Вячеслав держался как-то особенно прямо и рассеянно отвечал на приветствия прислуги, как бы всецело занятый своей спутницей. Очевидно, сразу желал внушить всем уважение к ней.
Она тоже инстинктивно прониклась его настроением и шла совсем не так, как на платформе — два часа тому назад.
В столовой был приготовлен ужин и хозяин был доволен, что все в порядке.
— И окна выставили. Отлично.
Она созналась, что голодна. Но, прежде чем сесть за стол, выразила желание осмотреть дом.
— Пойдём, Сева, покажем гостье нашу хижину, — снисходительно, но опять с той же опаской произнёс старший брат, и снова подал ей руку.
Со времени смерти жены спальня была заперта. Там и окон не выставляли. Он спал у себя в кабинете. Севу коробило при одной мысли, что брат прикажет отпереть спальню для неё. Он покуда не сделал этого.
В кабинете она прежде всего обратила внимание на большой портрет Веры Николаевны.
Вера Николаевна была вся в белом, такая прекрасная и чистая, что Эмма как-то потерялась перед ней. Хотя то, что та совсем не показалась ей красивой, удержало её от ревности и злости.
Она сразу догадалась, что это покойная жена Вячеслава, и не могла устоять от искушения сказать хоть несколько слов:
