— Я ничего не понимаю, — прошептала Людмилочка.
Столбунцов отвечал:
— Я тоже. — Он пожал плечами.
Они снова прислушались, в тревоге застыв на седлах, и опять не поняли ничего. Они проехали еще несколько шагов, теснее прижимаясь друг к другу и точно предчувствуя опасность, и опять стали внимательно слушать, напрягая насколько возможно слух и полные жуткого ощущения. Но все же они не могли разрешить загадки. Звуки оставались непонятными.
— Что же это, по крайней мере, такое, — допытывалась Людмилочка, — зверь, птица или человек?
Столбунцов пожал плечами, все еще слушая. Наконец он сказал:
— Нет, это не зверь и не птица. Это гораздо страшнее и зверя и птицы. Это человек!
Людмилочка схватила его за руку и побледнела.
— Уедем отсюда скорее, — прошептала она вздрагивая, — мне страшно!
Они ударили по лошадям.
Кондарев быстро шел навстречу к Опалихину берегом Вершаута. Он увидал его еще издали и криком, и жестами привлек, наконец, его внимание. Опалихин был нужен ему до зарезу, и он подстерегал его здесь чуть не с утра. Он знал, что Опалихин пойдет этой дорогой, возвращаясь с лугов. И теперь Кондарев почти бежал к нему навстречу, скользя по отлогому скату, выше вздымавшемуся совсем отвесными кручами. Он был в черной шелковой рубахе, в черных шароварах и белой фуражке. Воротник его светло-серого летнего пальто был приподнят. Здесь у воды было свежо; дул резкий ветер, и волны Вершаута с злым шипеньем разбивались о желтые глыбы свергнутой сверху глины. Над лесом за Вершаутом клубились черные тучи и порою протяжно ревел гром. Ревел он гулко и сердито, и казалось, что там, по ту сторону шипевшего Вершаута, за лесом, ходит закованный в цепи какой-то сказочный титан, негодующе ревет, сердясь на неволю, и громыхает своею железной цепью. Кое-где на тусклых водах Вершаута лиловыми пятнами догорала заря. Окрестность быстро темнела.
Кондарев и Опалихин встретились, остановились и поздоровались. Опалихин спросил его:
— Ты меня хотел видеть?
Кондарев односложно произнес:
— Да.
Он минуту подумал и добавил:
— Мне тебя очень было нужно.
— Знаешь ли, — чуть усмехнулся Опалихин, — и ты был нужен мне до зарезу.
— До зарезу? — переспросил Кондарев в задумчивости. Они круто повернули обратно в ту сторону, откуда пришел Кондарев.
Кондарев шел, потупив голову, и внимательно глядел себе под ноги. Ветер дул им прямо в лицо. Волны Вершаута шипели у их ног.
— Как захолодало, — заговорил Опалихин, пожимая плечами, — да, — встрепенулся он, — что я хотел тебе сказать? Да, бишь, — поправился он, — мне тебя тоже очень было нужно видеть. — Он снова усмехнулся.
