— Милая барыня, — заговорил он, — возьмите эти два ключа и испробуйте ими стол Андрея Дмитрича. Милая барыня, — повторил он, — снимите с нас позор!
Ложбинина стояла в колебании.
— Я этого не позволю! — заломил Кондарев руки.
— Это не ваше-с дело! — резко крикнул Столбунцов. — Это-с наши личные-с интересы! — повторил он голосом, свистящим от бешенства. — Вы можете не возбуждать уголовного преследования, это вот вы в праве, — сердито добавил он и передернул плечами.
— Делайте тогда что хотите, — развел Кондарев руками.
— Милая барыня, — повторял Столбунцов перед Ложбининой, — снимите с нас позор!
Ложбинина с смущенным лицом тихо приняла из его рук оба ключа и отправилась с ними в кабинет. В прихожей сразу стало невозмутимо тихо. Все точно замерзли. Только Грохотов беспечно чертил что-то по полу своею тростью.
Вера Александровна вновь появилась в прихожей; ее лицо было бледно; все повернули к ней головы одним движением. Даже Грохотов перестал чертить тростью.
— Подошел ли мой ключ? — хрипло спросил ее Столбунцов, принимая из ее рук оба ключа и передавая один из них Опалихину.
Ложбинина отрицательно качнула головой.
— Нет!
— А мой? — задал вопрос и Опалихин и чуть-чуть побледнел.
Ложбинина быстро и в замешательстве пошла мимо него вон из передней. У самых дверей она прошептала:
— Ваш? Да! Подошел.
— Хорош мальчик? — спрашивал Столбунцов Людмилу Васильевну, подвозя ее в своем экипаже домой. Все его бритое, как у актера, лицо было еще взволнованно и возмущено. Губы вздрагивали.
Людмилочка не отвечала ему ни слова. Лошади бежали бодро. В поле стояла беловатая муть, и шелест ржи будил воздух. Столбунцов внимательно оглядел Людмилочку от рыжеватой головки вплоть до лакированных башмаков.
— Ф-фу, — вздохнул он всей грудью, — была минута, когда мне хотелось бить Кондарева. Мне показалось, что он поглядел на меня, как на вора.
Лошади пошли шагом, спускаясь под гору. Отвесная и глинистая круча оврага резко обрисовалась в полусвете своим золотисто-желтым изломом. В глубокой выбоине русла еще дымился туман.
Людмилочка шевельнулась в экипаже.
— Так неужто же это он украл те деньги? — с недоумением взглянула она на Столбунцова и уперла конец лилового зонтика в носок ботинки.
Столбунцов пожал плечом. Он понял, кого она разумела под словом «он».
— А кто же? — спросил он ее. — Мальчик запутался, задолжал; его, говорят, в Петербурге одна бабенция тысяч на двадцать постригла. И вот, — развел он руками.
