Он обвел присутствующих тусклым взором и добавил:
— Сорок пять тысяч из запертого стола!
Вся прихожая ахнула. Татьяна Михайловна с минуту глядела на мужа, как бы ничего не понимая, и, наконец, крикнула:
— Да быть этого не может! Ты что-нибудь путаешь.
В прихожей точно что порвалось. На Кондарева посыпались со всех сторон тревожные расспросы.
Он растерянно повторял:
— Сорок пять тысяч из запертого стола. А ключ у меня в кармане.
Он снова обвел присутствующих тусклым взором и, разводя руками, добавил:
— И главное, никто даже и в кабинет-то не входил!
Его лицо было бледно, и жесты казались расслабленными.
— Как никто, — вдруг проговорил Опалихин небрежно, — в кабинета входил я.
— Да это что, — развел руками Кондарев, — это я не считаю. — Он пожал плечами.
Женщины переговаривались с возбужденными лицами.
— И я! И я входил! — резко вскрикнул Столбунцов, выдвигаясь на середину и измеривая глазами Кондарева. — Так что же… Неужто вы смеете думать… — Он задохнулся от бешенства.
— Платон Платоныч, — вскрикнул Кондарев, бросаясь к Столбунцову, — да неужто же я могу подозревать? Господи! — всплеснул он руками.
— Я человек запутавшийся, — визгливо кричал Столбунцов, — и я требую, чтоб меня обыскали! Я не вор! — Его маленькие глазки метали искры. Он весь дрожал.
— Платон Платоныч, — умоляюще шептал Кондарев, всплескивая руками, как женщина.
Неловкое замешательство носилось в прихожей.
— Вот вам, глядите, — хрипло повторял между тем Столбунцов, выворачивая среди прихожей свои карманы один за другим порывистыми жестами, — вот мои ключи, вот кошелек — тут и сорока пяти копеек нет, по объему уж видно; вот часы, — повторял он, — носовой платок, фотография madame Blanche перед купаньем… — Он сердито выкидывал все вещи из своих карманов на деревянный диван прихожей. — Вот револьвер, вот «альбом вакханок».
— А у меня решительно ничего нет с собою, — говорил в то же время Опалихин с холодной насмешливостью, роясь по карманам, — ничего, кроме почты, носового платка, ключей и портсигара. — И достав из кармана пальто пачку газет и бандероль, он вертел ею в руках. Внезапно Кондарев двинулся к нему медленным шагом и побелел, как полотно. Однако, он тотчас же остановился. Столбунцов предупредил его; он увидел что-то подозрительное под бумагой бандероли и мелким шажком, как-то весь изогнувшись, побежал к Опалихину.
— А это-с, — вдруг визгливо и злобно выкрикнул он, вырывая из рук Опалихина книжечку, — а это-с! — повторил он, надрывая бандероль и тем обнаруживая деньги, — а это-с! — Он с брезгливостью швырнул и деньги, и бандероль к своим ногам.
