Тот забарабанил по столу пальцами.
— А ведь я этот мотив знаю! — вдруг весело вскрикнул Кондарев и даже вскочил с кресла.
— Ну, конечно же знаю, — повторил он, одной рукой отворачивая полу поддевки, а другой облокачиваясь на стол и слегка склоняясь к Опалихину.
— Какой мотив? — спросил его Опалихин лениво.
— А вот что ты сейчас наигрывал пальцами.
И Кондарев пропел на мотив песенки «И шумит и гудит».
Денег дай, денег дай
И успеха ожидай…
— Ведь правда? — спросил он Опалихина, снова опускаясь в кресло. — Так вот, отчет у тебя готов? — повторил он свой вопрос, сразу меняя выражение лица и тон.
— Вот то-то и есть, что нет, — отвечал, наконец, Опалихин, — отчитаться мне не трудно будет, да сейчас я, как ты знаешь, по горло занят мельницей, а отчет все же потребует работы. ну, да, если нужно будет, что же, — добавил он с усмешкой, — работать мне не привыкать стать!
— Теперь другое-с, — заговорил Кондарев, со вниманием поглядывая на Опалихина. — Как тебе известно, я был на днях в нашем губернском городе, и там держится упорный слух, что ты накануне банкротства.
Он замолчал.
Тень неудовольствия скользнула в глазах Опалихина.
— Вот как? — вскинул он глаза на Кондарева.
— Да-с, — кивнул тот головою. — Это я тебе по дружбе. Упорный слух, — повторил он, — будто ты этой зимой в Петербурге въехал в неоплатные долги; будто тебя один гоголь-моголь в карты сильно обставил, да одна девица-фурор выпотрошила.
— Какой вздор! — сердито передернул плечами Опалихин.
— И я то же самое говорил, — усмехнулся Кондарев, — да мне плохо верили, зная нашу дружбу.
— Какая гадость, — снова повторил Опалихин.
— Еще бы! — воскликнул Кондарев. — А главное, — продолжал он оживленно, — все твои кредиторы ужасно всполошились, и я боюсь, что теперь на тебя посыплются иски.
Он замолчал, встал с кресла и заходил из угла в угол по кабинету. Опалихин задумчиво глядел в раскрытое окно. В комнате стало тихо. Из сада веяло жаром. Деревья стояли пыльные и унылые. Станица воробьев с шумом носилась по дороге, перелитая с места на место.
— Да, это не совсем приятно, — наконец вздохнул Опалихин.
Кондарев все так же ходил из угла в угол по кабинету.
— А на какую сумму твои долги? — спросил он Опалихина.
— Тысяч на пятнадцать, — отвечал тот.
— Это без моих десяти тысяч?
— Без твоих.
— Так, — вздохнул Кондарев. — Стало быть, — добавил он, — если все твои кредиторы всполошатся, удовлетворить их тебе будет затруднительно.
— Ну да, — отвечал Опалихин. — Мне придется тогда приостановить все работы по мельнице и заводу и продать весь скот. А ты знаешь, как я им дорожу.
