Но, оказывается, преодолевать консерватизм ученых труднее, чем отнимать секреты у природы.
Грустно осознавать, сколько еще сотен тысяч жертв понадобится, чтобы вооружиться уже готовым методом. Но отрадно, что этот метол сомам, проверен на практике и ждет своего часа, когда потрепанное стихиями человечество наконец прозреет [9. 2006, № 14. с. 27].
Самое уязвимое место в пророчествах и предсказаниях — это то, что зачастую о них становится известно уже после того, как предсказанные события произошли. Тому много примеров. Но это никак не относится к предсказаниям Жака Казотта, французского поэта, человека скромного и кроткого, с мягкими манерами, присутствовавшего летним вечером 1788 года на приеме в салоне герцогини Де Грамон. К счастью, предсказания были записаны одним скептиком с единственной целью — посмеяться, когда настанет час, над господином предсказателем.
Поэт был известной фигурой среди собравшихся на том блестящем вечере, поскольку много лет пользовался покровительством хозяйки салона и часто декламировал стихи ее гостям. Сегодня этого человека назвали бы чокнутым: Казотт предпочитал держаться в стороне от толпы, сидел одиноко у фонтана, предаваясь мечтаниям и тихонько бормоча что-то себе под нос, — островок одиночества в море веселья.
Тост, предложенный Гильомом де Малербом, министром и доверенным лицом короля Людовика ХIV, вывел его из этого состояния:
— Я предлагаю тост за торжество разума в делах и поступках людей, хотя лично я наверняка не доживу до того дни!
Когда веселый смех стал стихать и стаканы были подняты, Казотт медленно поднялся со скамьи и подошел, прихрамывая, к министру. Тяжело опираясь на трость скрюченными маленькими ручками, Казотт хрипло произнес:
— Вы ошибаетесь, мосье! Вы доживете до того дня. Этот день прилег через шесть лет!
Наступила тишина. Уж не сошел ли с ума этот старик со стеклянным взглядом! А может, это просто шутка? Повернувшись к маркизу де Кондорсе, Казотт сказал:
— А вы обманете палача тем, что заранее примете яд!
В толпе раздались отдельные нервные смешки, но, прежде чем они улеглись, Казотт повернулся еще к одному великосветскому лицу, Шамфору, фавориту короля:
— Вы, Шамфор, двадцать два раза ударите бритвой по запястью, но не умрете, вам предстоит еще долгая жизнь. А вам, мосье Бейли, — обратился он к знаменитому астроному, — несмотря на все ваши добрые дела и ученость, уготована смерть от руки толпы.
