Азеф оборвал жену:
— Я уже крещен в православной вере. Правда, крестик не ношу, потому что вращаюсь меж иудеев.
Любе показалось, что на нее падает небо. Она схватилась за голову, застонала:
— Это разве правда? Зачем вы издеваетесь так?
— Ну сама рассуди: мы с тобой собираемся в Москву, а я, как иудей, не имею права на проживание там. А как православный — милости просим! У меня есть справка из православного храма в Карлсруэ.
Люба упала на кровать, закрыла лицо руками, ее плечи сотряслись от рыданий. Азеф сел рядом. Он долго и сладострастно гладил спину супруги, потом сказал:
— Не лейте понапрасну слезы! Я пошутил. Ну, что скажете насчет полежать?
Люба отмахнулась, как от назойливой мухи:
— Вы столько мне наговорили, и я уже совсем запуталась. Одно ответьте: для чего надо возвращаться в Россию? Я туда не желаю, мне там нехорошо.
Азеф был настоящим стратегом, и амурное предложение явилось лишь отвлекающим маневром. Азеф поцеловал супругу в губы и сказал:
— Птичка моя, маленькая, крошечная птичка! Ты права, если еврею сказать: «Ты что хочешь: вернуться в Россию или сидеть на колу?» — и, если еврей не убежал из сумасшедшего дома, он скажет: «Пусть лучше я буду мучиться на колу, тем более что поначалу будет неплохо!» И он будет прав. Но мы поедем туда. В Москве я сумею защититься в электротехническом институте, и у меня будет российский диплом. Но главное — в Москве обещают теплое место и солидное жалованье. — Прижался носом к уху: — Там начальник — знакомый еврей-революционер, он все сделает.
— А, тогда совсем другое дело! — согласилась Люба. — Если, конечно, хорошее жалованье. И потом всегда надо помнить: вы, Евно, выдающийся революционер. Вам нельзя погрязнуть в мещанском болоте.
— Да, мне простор нужен, как большому кораблю Черное море.
Люба потянула мужа за руку:
— Ну, вы что говорили насчет полежать? Идем, пока малыш уснул. Только осторожней, не сломайте кровать, как на той неделе.
Москва театральная знает своих кумиров на сцене, знает и героев в партерах, ложах и за кулисы приходящих со сторублевыми букетами в корзинах с шелковыми лентами.
Один из первых в закулисном мире — всегда с иголочки одетый, благоухающий изысканным одеколоном, красавец-мужчина, о подвигах которого боевым кавалеристом легенды ходят, а об амурных подвигах соперники с завистью говорят, — Леонид Александрович Ратаев.
Но ресторанные загулы, любовные приключения и театральные премьеры — одна сторона медали. Другая, куда более важная и постороннему взгляду недоступная, — деятельность служебная. Ратаев занимает пост важный — он заведует Особым отделом Департамента полиции, проще говоря — руководит всем делом политического сыска в империи.
