Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа | страница 24



Все, крайне озадаченные, закивали согласно головами:

— Это было! Но откуда такие сведения у вас?

Коробочкин гневно продолжал:

— Вы думаете, что Азеф — друг? Вы ошибаетесь! Это законченный негодяй, потому что он фискал. Он ведет себя в высшей степени непорядочно!

Наступила тяжелая тишина. Азеф нервно сглотнул, прохрипел что-то невнятное, зато Меерович стальным тоном повторил:

— Сударь, я интересуюсь знать: откуда у вас такие сведения? Назовите источник, или вам придется отвечать за клевету.

Коробочкин сквозь нервические слезы выдавил:

— Простите, но я не могу вам сказать… Я дал слово… Но это сообщил очень осведомленный человек, это правда — Азеф доносчик. — Обличитель очень волновался и, видимо, по этой причине стал грызть ногти.

Теперь все вопросительно глядели на Азефа. И он сказал:

— Молодой человек, здесь принято грызть гранит науки, а не ногти!

После секундной паузы молодые революционеры разразились громовым хохотом, который, едва начав стихать, вдруг возобновлялся с новой силой. Меерович, держась за живот, едва не катался по полу:

— Ох, умру от смеха! Приехал сюда грызть ногти! Уф!..

Люба Менкина не смеялась, она презрительно смотрела на Коробочкина:

— Хорош гусь, оболгал, а доказать не желает! Так что это значит — ваши обвинения?

Азеф весело ответил:

— А это значит то, что этот славный господин связан с охранкой, имеет там друзей. И много, Коробочкин, вам там платят?

Коробочкин не обращал внимания на Азефа. Он, несколько успокоившись, произнес, глядя на Мееровича:

— И все же вы должны, товарищи, мне поверить! Мне сказал очень надежный человек, он хоть и полицейский, но сочувствует революции.

Люба прокурорским тоном крикнула:

— Фамилию полицейского назови!

Коробочкин вздохнул:

— Простите, назвать его не могу… Я дал слово.

Меерович, презрительно глядя на обличителя, сурово сдвинул брови:

— Последний раз спрашиваю: ничем свое обвинение подтвердить не можете? Евно Азеф — лучший среди нас, убежденный социалист. И сведения, которыми вы здесь оперируете, могут исходить только от охранки — с провокационной целью, чтобы в наших рядах посеять смуту. Приемчик старый!

Обличитель отрицательно помотал головой:

— Товарищи, я сказал правду! Придет день, и вы станете жалеть, что меня не слушали…

Юделевич указал на дверь:

— Как раз мы вас слушали. И заявляем: вы оболгали святого человека. Уйдите, клеветник! Мы не желаем общаться с агентами охранки!

Люба посоветовала:

— Грызите ногти в другом месте!