Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа | страница 24
Все, крайне озадаченные, закивали согласно головами:
— Это было! Но откуда такие сведения у вас?
Коробочкин гневно продолжал:
— Вы думаете, что Азеф — друг? Вы ошибаетесь! Это законченный негодяй, потому что он фискал. Он ведет себя в высшей степени непорядочно!
Наступила тяжелая тишина. Азеф нервно сглотнул, прохрипел что-то невнятное, зато Меерович стальным тоном повторил:
— Сударь, я интересуюсь знать: откуда у вас такие сведения? Назовите источник, или вам придется отвечать за клевету.
Коробочкин сквозь нервические слезы выдавил:
— Простите, но я не могу вам сказать… Я дал слово… Но это сообщил очень осведомленный человек, это правда — Азеф доносчик. — Обличитель очень волновался и, видимо, по этой причине стал грызть ногти.
Теперь все вопросительно глядели на Азефа. И он сказал:
— Молодой человек, здесь принято грызть гранит науки, а не ногти!
После секундной паузы молодые революционеры разразились громовым хохотом, который, едва начав стихать, вдруг возобновлялся с новой силой. Меерович, держась за живот, едва не катался по полу:
— Ох, умру от смеха! Приехал сюда грызть ногти! Уф!..
Люба Менкина не смеялась, она презрительно смотрела на Коробочкина:
— Хорош гусь, оболгал, а доказать не желает! Так что это значит — ваши обвинения?
Азеф весело ответил:
— А это значит то, что этот славный господин связан с охранкой, имеет там друзей. И много, Коробочкин, вам там платят?
Коробочкин не обращал внимания на Азефа. Он, несколько успокоившись, произнес, глядя на Мееровича:
— И все же вы должны, товарищи, мне поверить! Мне сказал очень надежный человек, он хоть и полицейский, но сочувствует революции.
Люба прокурорским тоном крикнула:
— Фамилию полицейского назови!
Коробочкин вздохнул:
— Простите, назвать его не могу… Я дал слово.
Меерович, презрительно глядя на обличителя, сурово сдвинул брови:
— Последний раз спрашиваю: ничем свое обвинение подтвердить не можете? Евно Азеф — лучший среди нас, убежденный социалист. И сведения, которыми вы здесь оперируете, могут исходить только от охранки — с провокационной целью, чтобы в наших рядах посеять смуту. Приемчик старый!
Обличитель отрицательно помотал головой:
— Товарищи, я сказал правду! Придет день, и вы станете жалеть, что меня не слушали…
Юделевич указал на дверь:
— Как раз мы вас слушали. И заявляем: вы оболгали святого человека. Уйдите, клеветник! Мы не желаем общаться с агентами охранки!
Люба посоветовала:
— Грызите ногти в другом месте!