Он нетерпения он даже подался вперед.
«Бежать!» – мысленно усмехнулась я.
– Джоуна! – одернул сына Селт. – Грейс пробыла в плену несколько месяцев. Не дави на нее. Дай ей прийти в себя, отдохнуть. Она нам все расскажет, когда почувствует себя готовой.
«Нет, – мысленно возразила я. – Ничего я вам не расскажу».
– Хорошо. А где тебя держали? – стиснув зубы, спросил брат, явно рассерженный моей скрытностью.
– Не знаю, – упрямо повторила я. – Я толком ничего не видела.
– Ты провела там более трех месяцев и совсем ничего не видела? – с явным недоверием спросил Джоуна.
Вид у него был такой же недоверчивый.
– Нет.
Я говорила сухо, заставляя себя не замечать боли, раздирающей все тело. Каждое произносимое слово било по мне. Я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание.
– Но… я видел тебя с ним! – взорвался Джоуна, дав выход своей досаде. – Ты просто шла по лагерю вместе с их главарем. Не связанная и без мешка на голове. Ты спокойно шла. Ты должна была что-то видеть.
Я решила проигнорировать и эти слова и врать до конца.
– Меня водили только в столовую. Кроме стола, стула и тарелок, я ничего не видела.
– Тогда ты наверняка что-то слышала. Обрывки разговоров.
– Довольно, – твердо сказал Селт.
Джоуна, все это время смотревший на меня, повернулся к отцу, потом откинулся на спинку стула и разочарованно засопел.
– Она три месяца провела в лагере наших злейших врагов. Мы будем круглыми дураками, если не попытаемся получить от нее как можно больше сведений. Только подумай, какие преимущества нам это даст!
– Она много пережила. Незачем расспрашивать ее сегодня. Разве не видишь, что она еле сидит?
Отец и Джоуна говорили обо мне так, словно меня рядом не было. Совсем как Хейден и другие обитатели лагеря, когда я только попала в Блэкуинг. Эта мысль отозвалась в теле новым всплеском обжигающей боли.
– Пусть хотя бы расскажет, как выглядит их командир, – пыхтел Джоуна.
От его слов меня передернуло. К счастью, отец и Джоуна смотрели друг на друга, а не на меня.
– Не сегодня, – заключил Селт. – Грейс, я отведу тебя домой. Тебе надо отдохнуть.
– А тебе разве не надо отдыхать? – спросила я, беспокойно глядя на осунувшееся лицо отца.
Он тяжело вздохнул и нежно улыбнулся:
– Не надо тревожиться обо мне. Сейчас ты ляжешь, выспишься, а завтра поговорим. Согласна?
Отец что-то скрывал. По всему было видно: ему нездоровится, но на споры мне уже не хватало сил. Сколько я ни прогоняла боль, она вгрызалась мне в живот, разрывала сердце и требовала признать ее существование. Этого я не отрицала. Мне было по-настоящему больно. Я лягу в кровать, только вряд ли сумею заснуть. Ночью меня ждет ад кромешный. Меня пугал не он, а то, что я почти радовалась этим мучениям.
