Она замечает его лихорадочное состояние и ее властолюбие удовлетворено видом его унижения. И она еще больше терзает этого мягкого, чувственного человека.
— До тех пор, пока ты будешь ставить вопросы без моего позволения, я должна буду, как мне ни жаль, наказывать тебя. Ты знаешь, я часто напоминала тебе об этом даже ударами, что ты должен молчать, когда тебя не спрашивают! Когда я бью плеткой свою собаку, то я могу быть уверенной в том, что она так скоро не сделает подобной провинности! Ты стоишь на более низкой ступени развития, чем моя собака, ты упорнее ее: получаешь побои и все-таки делаешь те же ошибки! Единственное, чего ты, по-видимому, боишься, это — побои Сабины, когда она подвязывает тебя к кольцу! Впрочем, она и сегодня может приняться за тебя, чтобы отбить у тебя охоту к сопротивлению!
— Пощадите, ради Бога, пощадите меня, госпожа! — умоляет он плачущим голосом, напуганный обещанием этого ужасного наказания, и все его тело трепещет от страха.
В серых, хищных глазах гордой, прекрасной женщины горит демоническое злорадство. Чем отчаяннее он сопротивляется, тем больше она наслаждается его мучениями и страхом. Но она унизит его еще более: он будет валяться в пыли, будет ползать, как собака, чующая плетку, и лизать ее ноги в покорном отчаянии. Какая-то неведомая сила заставляет ее истязать людей.
— Молчи, раб, собака! — кричит она на него и опять замахивается плеткой.
Она видит, что он раскрывает рот и, не дав произнести ни слова, хлещет плетью его голые плечи, оставляя на них темный, красный след.
Он вскакивает с криком. Ужасная боль возбуждает его нервы. Последний проблеск достоинства мужчины возмущается этим позорным обращением. Он хочет броситься на оскорбляющую его женщину, но холодный взгляд ее серо-зеленых глаз парализует его волю, и, разбитый, он падает на колени перед демонической женщиной и молит о пощаде.
Ответом ему служит ужасный, презрительный смех.
— Подожди, каналья, ты поплатишься за это! — угрожает она ему холодным, спокойным голосом.
Он весь вздрагивает.
— Ты увидишь, как я, твоя госпожа, справлюсь с тобой! — подзадоривает она свой стихший было гнев.
Она отступает на несколько шагов, повелительно указывает ему плеткой на красную туфлю и громко приказывает:
— Сюда, собака!
Он хочет подняться, но она грубо останавливает его:
— На колени, раб! Ты не знаешь, что раб, заслуживший побои, должен ползком приближаться к своей госпоже? Ползи ко мне на четвереньках, нет, лучше лежи на брюхе, как гад, и лижи мои ноги. Благодари меня, что я не избила тебя до крови, презренное создание!
