— Подожди, я отобью у тебя охоту к моей плети, раб!
И еще быстрее, еще ужаснее засвистел хлыст. Федор корчится и защищается от ударов.
— Ты все еще хочешь, чтоб я била тебя? — хитро спрашивает она, подымая руку, чтобы продолжать пытку.
— Нет, госпожа, пощадите, пощадите! — стонет он, подняв руку кверху.
Она опускает руку с плетью и довольно смеется.
— Из тебя еще выйдет толк! — говорит она презрительно и бросает в сторону орудие пытки. — Целуй мою ногу в благодарность за заслуженный урок!
И она немного выдвигает свою голую ногу, которую Федор покрывает горячими поцелуями.
— Надеюсь, что, получив потом еще двадцать пять ударов, ты навсегда излечишься от своих глупостей, — говорит она, сердито глядя на него.
Он — в ужасе при мысли о новой пытке и на коленях — молит о пощаде. Но она высмеивает его и опускается в теплом меху на мягкое кресло.
— Я никогда не отменяю назначенного мною наказания, Григорий, а для тебя тем паче!
Он просит ее быть мягче, хочет поцеловать ее голые ноги, но она грубо пинает его голову ногой.
— Марш, вон, раб!
Он молча уходит. В тот же вечер госпожа приводит свою угрозу в исполнение. Все его мольбы, все обещания разбиваются о ее суровость. А когда он осмеливается напомнить ей о своем происхождении, она вспыхивает таким гневом, что он раскаивается в своей смелости, вызванной отчаянием.
— Что ты говоришь? — возбуждается она и бьет его несколько раз по щеке. — Ты еще смеешь напоминать мне о том, что ты должен был давно позабыть! О, я вижу, что тебя нужно дрессировать иначе. Подожди, это тебе не пройдет даром.
Она зовет Сабину.
Напрасно валяется он в ее ногах и молит о милости и пощаде. Она бешено топает ногой.
— Ты замолчишь, раб? — кричит она так, что он весь вздрагивает. И при входе Сабины она произносит гневно:
— Высеки его так, чтоб он своих не узнал! Поняла?
— Слушаю-с, милостивая баронесса! Сколько ударов?
— Сорок… нет, пятьдесят!
Взволнованно ходит она взад и вперед.
Между тем, Сабина приглашает слугу следовать за ней. Федор плачет, как ребенок. Он знает, как ужасны удары сильной руки Сабины… Его слезы все-таки укрощают гнев жестокой повелительницы.
— Зачем ты раздражаешь меня, раб? — говорит она, успокоившись. — На этот раз я буду милостива, Григорий, но это единственный раз, ты слышишь, Григорий?
— Да, госпожа!
— Ты можешь удовольствоваться двадцатью пятью, Сабина, и, так как я сегодня уже била его, ты можешь пощадить его, ты понимаешь, что я хочу сказать?
