— Чудесный день выбрали вы для этюдов, — язвительно сказал Брэндон, высунув из мехового воротника пальто лиловый кончик своего тонкого орлиного носа.
Мистер Фитч улыбнулся, поняв иронию.
— Художнику, сэр, — возразил он, — холодная погода нипочем. В Академии был парень, который писал в Йисландии етюды при двадцати градусах ниже нуля — гору Хеклу, сэр! Ето он первый подал йидею насчет горы Хеклы для Зоологического сада в Сарри.
— Он был, наверно, редким энтузиастом, — сказал мистер Брэндон. — Мне кажется, большинство предпочло бы сидеть дома и не студить себе пальцы в такой мороз и бурю.
— Что мне буря, сэр? — величественно провозгласил Фитч, — в буре, сэр, я оживаю! Йистинный художник только тогда и бывает по-настоящему счастлив, когда он может вволю смотреть на бурную стихию окияна в час ее гнева.
— А вот идет пароход, — ответил Брэндон. — Мне думается, там жмутся на палубе десятка два несчастных, которые, не будучи художниками, предпочли бы видеть ваш океан спокойным.
— Они не поэты, сэр: величественный лик природы, непрестанно меняющий свои черты, сокрыт для их глаз. Я почитал бы себя недостойным сваво йискусства, если бы не мог ради него терпеть пустячные лишения, такие, как холод или зной. И, кроме того, сэр, как она ни тяжки, подобное зрелишше полностью меня вознаграждает; ибо, сколь бы ни были страшны мои личные беды, — а они чудовищны! — я не могу, взирая на зелень полей и грозное море, не забыть хотя бы наполовину выпавшие мне на долю горе и обиды; да и вправе ли такое жалкое создание, как я, думать о собственных делах пред лицом подобного зрелишша? Да, сэр, не могу! Мне становится стыдно; я склоняю голову и затихаю. Когда я берусь за изучение йискусства, сэр (а под ним я разумею природу), я не смею помышлять о чем-либо еще.
— Вы избрали предметом обожания весьма очаровательную и отзывчивую даму, сэр, — высокомерно ответил мистер Брэндон, разжигая сигару и делая первую затяжку. — Ваше пламенное увлечение делает вам честь.
— Если у вас найдется еще одна, — сказал Андреа Фитч, — я бы охотно закурил, потому как у вас, мне кажется, есть подлинная любовь к йискусству, а я здесь дьявольски продрог, прямо нет сил терпеть этот холод.
— Да, холод жестокий, — отозвался Брэндон.
— Нет, нет, я не о погоде, сэр! — сказал мистер Фитч. — Здесь вот, сэр (указывая на жилетку с левой стороны), — здесь!
— Что! У вас тоже горе?
— Горе, сэр? Муки… хвагония, которую я никогда не открывал ни единому смертному! Я перенес почитай что все: голод, сэр, нищету, наветы, безответную любовь! Когда бы не мое йискусство, я был бы самым несчастным созданием на земле!
