Мне кажется, можно установить как почти неизменное правило, что большинство романтичных девочек Каролининого возраста лелеют такое же полурасцветшее чувство, какое вынашивала в себе наша юная героиня; вполне, конечно, невинное: лелеют и с наслаждением рассказывают о нем по секрету какой-нибудь confidante[40] на час. А то чего бы ради сочинялись романы? Напрасно, что ли, читала Каролина о Валанкуре и Эмилии? И неужели же она не извлекла доброго примера из всех пяти слезоточивых томов, описывающих любовь девицы Эллен Map и сэра Уильяма Уоллеса? Много раз она рисовала себе Брэндона в причудливом наряде, какой носил обольстительный Валанкур; или воображала себя самое прелестной Эллен, повязывающей ленту вкруг лат своего рыцаря и отправляющей героя в битву. Спору нет, глупенькие фантазии; но примите в расчет, сударыня, возраст нашей бедной девочки и ее воспитание; ниоткуда не получила она наставлений, кроме как от этих милых, добрых и глупеньких книг; единственное счастье, отпущенное ей судьбой, заключалось в этом молчаливом мире вымысла. Было бы жестоко осудить бедняжку за ее мечты; а она предавалась им все смелей и, краснея, делилась ими с верной Бекки, когда они сидели вместе у негордого кухонного очага.
Однажды, хоть ей это и стоило сердечной муки, она набралась храбрости и взмолилась к матери, чтобы та не посылала ее больше наверх, в комнаты жильцов — потому что она трепетала при мысли, что Брэндону при случае откроется ее приверженность к нему; но такое соображение никак не приходило в мудрую голову миссис Ганн. Она подумала, что дочка уклоняется от встречи с Фитчем, и строго приказала ей исполнять свой долг и не строить из себя гордячку; и, сказать по правде, Каролина не слишком огорчилась, что принуждена и впредь видеться с Брэндоном. Отдадим справедливость обоим джентльменам: ни тот, ни другой еще ни разу не вымолвил ничего такого, чего Каролине не подобало бы выслушать. Фитч скорее дал бы разорвать себя на куски тысяче диких коней, чем позволил бы себе хоть полусловом оскорбить ее чувства; а Брэндон, хотя в обычных обстоятельствах не очень-то щепетильный, был прирожденный джентльмен, и если не добродетель, то вкус подсказывал ему обращаться с нею уважительно.
Что касается девиц Макарти, то мы упоминали выше, что они уже не раз отдавали свое сердце; что мисс Изабелла в ту пору нацелилась на некоего молодого виноторговца и на лейтенанта или полковника Своббера, несшего службу в Испании; а мисс Розалинда питала решительную склонность к некоему знатному иностранцу с черными великолепными усами, почтившему Маргет своим присутствием. Первый из двух воздыхателей мисс Беллы, Своббер, исчез с горизонта; с виноторговцем же она еще встречалась довольно часто и, как полагают, почти решилась принять его искания. А вот насчет мисс Розалинды я с прискорбием скажу, что течение ее верной любви шло отнюдь не гладко: француз оказался не маркизом, а маркером; и для покинутой дамы разочарование было печальным и горьким.
