Как джентльмену вести успешную борьбу против cette canaille[36] — против форменной жакерии? Я уже подумывал об отступлении. Но отступить мне неудобно по ряду моих особых причин. Уехать в Лондон я не могу; в Дувре меня знают; в Кентербери на меня, кажется, подано к взысканию; в Чатеме расквартировано несколько полков — могут узнать, а это для меня небезопасно. Я вынужден оставаться на месте — на этом распроклятом месте! — пока надо мной не взойдет более счастливая звезда.
Но я решил хоть как-то использовать свое пребывание здесь; и чтобы доказать свою настойчивость, я сделаю еще одну попытку — с третьей сестрой, — да, с третьей, с Золушкой в их семействе, и пусть ее сестрицы crèvent d'envie.[37] Я замыслил только лишь позабавиться, — не причиняя зла, — потому что Золушка совсем еще дитя; а я — я ведь самый безобидный человек на свете, но надо же мне повеселиться. У Золушки, да будет Вам известно, есть воздыхатель, бородач художник, о котором я Вам рассказывал в нервом письме. Он с недавних пор воспылал к ней бурной страстью, и если и раньше он был сумасброд, то сейчас рехнулся вовсе. Горе тебе, о художник! Делать мне нечего; впереди еще целый пустой месяц; за это время, помяните мое слово, я вволю посмеюсь над сей художественной бородой. Не желаете ли получить выдранный из нее добрый клок? Или набитый волосом диван? Бороды достанет и на это; или Вы предпочтете увидеть образчик золотых кудрей бедной маленькой Золушки? Только прикажите Вашему покорному слуге. Жаль, у меня не хватает бумаги, чтобы написать Вам отчет о званом обеде у Ганнов, на коем я присутствовал, и о сцене, разыгравшейся за столом; и о том, как Золушку приодела не фея, а милосердная судомойка; и как маменька в негодовании выгнала дочку из комнаты за то, что она предстала гостям в наряде, принадлежавшем служанке. Но я не силен в описаниях быта — мое forte[38] в другом. После обеда мы пили опорто и провозглашали тосты. Вот — меню, имена обедавших, их расположение за столом».
* * *
Перечень блюд и прочее мы приводили выше, так что нет нужды снова выкладывать их здесь перед читателем.
— Что за человек! — сказал, читая письмо друзьям, юный лорд Синкбарз в искреннем восторге перед гением своего наставника.
— И подумать только! Ведь такой был книгочей, кончил первым и по классике и по математике! — воскликнул другой. — Да не студент, а прямо Чудо-Крайтон! [39]
— А по-моему, честное слово, он позволяет себе лишнее, — сказал третий, который был моралистом. Но тут как раз из буфетной колледжа принесли в дымящейся чаше молочный пунш, и веселые друзья взялись за дело.
